изящной посадкой и грациозными движениями, под стать своей великолепной белой кобыле. Наездница тронула поводья, и чуткое животное пошло рысью. Свежий воздух пьянил. Солнечные лучи, рассеиваясь через листья деревьев, под которыми проезжали гуляющие, образовывали на земле причудливые узоры. В ветвях пели и радовались жизни птицы. Гости, смеясь и щебеча подобно пернатым, пересекали живописную рощу. Неожиданно Варвара почувствовала себя дурно, голова закружилась. Она испугалась и покрепче ухватила поводья. Но Майо уже почуяла неуверенность седока и, взбрыкнув, понеслась вперед. Варя пыталась укротить лошадь хлыстом, но животное не слушалось ударов слабеющей руки. Варя слышала позади себя испуганные крики, видела, что Гривин пытается догнать ее и перехватить поводья, но безуспешно. В следующее мгновение Майо выскочила к оврагу и прыгнула, но споткнулась об огромные, безобразно торчащие корни старых деревьев. Варя с ужасом почувствовала, что падает, и закрыла глаза. Сильный удар сопровождался нестерпимой болью, и несчастная лишилась чувств.
Глава двадцать первая
Сознание возвращалось долго, рывками. Варя словно выплывала из тяжелого страшного сна, наполненного кошмарными образами, непонятными звуками и неприятными ощущениями во всем теле. Девушка открыла глаза и увидела потолок своей спальни, зашторенные окна, чье-то лицо, с тревогой наклонившееся над ней. Это был доктор. И тут Варя вспомнила все, и злоба вскипела в ней. Она попыталась приподняться, чтобы половчее оттолкнуть любовника, но не смогла. Варя сделала еще одну попытку, но безуспешно. Доктор со страхом следил за ее отчаянными усилиями.
– Господи, что со мной, доктор? – прохрипела девушка.
– Боюсь, что вы повредили позвоночник от неудачного падения и теперь не можете двигать ногами, – побелевшими губами прошептал Литвиненко.
– Но ведь это временно, это пройдет, ведь ты вылечишь меня? – закричала Варя.
Доктор отвел глаза:
– Я сделаю все мыслимое и немыслимое для тебя!
– Спасибо, ты уже постарался!
– Но ведь я предупреждал, я говорил, что ты слаба!
– Я не знаю, что со мной стало, я не могла управиться с Майо. И лошадь будто взбесилась! Что с ней?
– Расшиблась насмерть и все себе переломала. Платон Петрович пристрелил, чтоб не мучилась.
Варя замерла. Ужас и отчаяние овладели ее. Она бессильно откинулась на подушки и замерла. Почему ее никто не пристрелил! Ее участь теперь ужасней судьбы злополучной Майо!
Началась борьба с недугом и с собой, своим желанием тотчас же умереть. Жизнь потеряла смысл. Никто и ничто не приносило ей утешения. Постоянно думала только об одном – за что? И понимала, за что. За грехи, за гордыню, за спесь и самолюбие. За то, что не любила и не ценила чувств других. Но это жестокое самобичевание только усугубляло ее страдания. Литвиненко раздражал, а ведь и его самого, и его лечение приходилось терпеть. Невыносимо было также видеть серого от горя отца, враз постаревшего. Но тяжелее всего было видеть Марго, которая, казалось, потеряла рассудок и целый день пребывала около больной в отчаянном оцепенении, бесконечно шепча слова молитвы и прося прощения. В этой бесконечной череде боли и отчаяния один Гривин почему-то не вызывал у Вари тоски и раздражения. Он приходил постоянно, подолгу сидел рядом, иногда даже ничего не говорил, просто держал ее за руку. Она пыталась понять, почему только Дмитрий приносит ей спокойствие? И только потом, намного позже, уже в браке с ним, поняла: он не любил ее, поэтому его жалость и внимание были иными, не такими пронзительными, без примеси личной боли. Он сострадал ей, как сострадают сиделки. Но в тот момент именно его внутреннее спокойствие дало и ей некую силу. Понемногу девушка стала приходить в себя. И Дмитрий Иванович, постепенно, стал казаться опорой ее духа. Она решила, что это и есть истинная любовь. Эта мысль поразила Варю. Она с чувством радости и печали поняла, что наконец и ее почерневшую душу посетила любовь. Но что же делать с Гривиным, с их несостоявшимся бракосочетанием? И тогда она решила отпустить его. Именно теперь она поняла, что значит любить. Пожертвовать собой. Это решение Варя приняла легко и сразу, потому что за этим пришла так же легко и другая мысль. Жизнь калеки не для нее, ей не нужна такая жизнь. Она позвала Дмитрия и сообщила ему о принятом решении. К тому времени инвалидное кресло стало частью ее существования, и она придумала, как использовать его в последний раз, чтобы свести счеты с несправедливой судьбой. Варвара продумала все до мелочей. Важно было, как поведет себя Гривин. Девушка мысленно по-разному представляла себе их разговор. Гривин, как она и ожидала, принял свободу со смешанным чувством. Как человек благородный, в подобных обстоятельствах сам он не мог отказаться от предложения руки и сердца. Но и жениться на неподвижной калеке ему теперь тоже не хотелось, несмотря на самое искреннее сочувствие к своей невесте. То, что произошло потом, оказалось неожиданным для самой Варвары. Конечно, она в глубине души питала романтические надежды, что он с негодованием отвергнет ее предложение расстаться. Но он согласился, с мучительным сомнением и жалостью к ней, но согласился. Это укрепило несчастную в мысли покончить с собой. Кому она будет нужна, если даже Гривин покинул ее?! А существовать просто, как растение, она не могла, слишком яркой и сильной была прежняя, здоровая жизнь! Напрягая изо всех сил руки, Варя перелезла из кресла на подоконник и из последних сил попыталась выброситься из окна. Но не получилось. Она билась на широком подоконнике, и в этот момент ворвался Гривин. Его бешеный порыв, страстные поцелуи, которыми он не награждал ее, даже когда она была здорова, заставили Варвару опомниться.
Он спас ее, он не отказался от нее – это радовало и мучило Варю. Приходилось учить свою душу добру, ломать себя, а это порой казалось трудней, чем превозмогать болезнь. Не только к Дмитрию изменилось ее отношение. Маргарита просто потрясла своим отчаянием и состраданием. Могла бы она, Варя, так убиваться о чужой судьбе? Господь лишил ее возможности передвигаться, но зато глаза стали видеть то, что не замечали раньше.
Она опять стала невестой, опять шли приготовления к бракосочетанию. Но теперь все было совсем по- иному. Венчание прошло скромно, в доме на Казанской. Присутствовали только близкие люди. Варю в своем наряде беспокоило только одно – платье должно закрывать колеса кресла и неподвижные безжизненные ножки. Поэтому на прежний подвенечный наряд нашили многочисленные пышные оборки, сделав его необъятным. Варя сама настояла на возвращении в Цветочное. Ей невыносимо было присутствие в Петербурге. Нужно привыкнуть жить самостоятельно, приспособиться к мужу, к жизни вдвоем. А это лучше сделать подальше от посторонних глаз. И молодые уехали в усадьбу.
Поначалу все ладилось. С трудом, но все-таки молодая Гривина стала полноценной хозяйкой в доме, научившись ловко управлять своим креслом. Правда, без посторонней помощи ей были доступны только помещения первого этажа. В комнатах второго этажа позже разместились Прозоровы. Потом ей покорились и окрестности дома. Она даже, как прежде, посещала мастерские и жилища рабочих, вызывая горячее сочувствие и благодарность работников и их жен. Варя ожила, воспряла духом. С ее лица стало потихоньку сходить угрюмое, тоскливое выражение, ставшее последнее время постоянным.
