– Теперь я уже сама ничего в себе не понимаю. – Она поникла головой. – Но тогда, там, это был он! Я не могла его перепутать! Это не могло мне почудиться столь… – она смутилась, – столь явственно. Но ведь этого не может быть, правда?
– Может, у нас галлюцинация? Одна на двоих, пополам, так сказать? – попытался грустно пошутить следователь.
Молодая женщина слабо улыбнулась в ответ. Сердюков, обескураженный и потерянный, был уже не так противен, как прежде.
– Послушайте, Маргарита Павловна! – продолжал следователь. – Несмотря на всю эту чертовщину, приходится признать, муж ваш мертв, но умер он не от отравления, а от сердечного приступа. Домашний доктор умышленно ввел следствие в заблуждение, пытаясь выставить вас убийцей супруга и лишить права на наследство. Вероятно, он имеет серьезные возможности влиять на Варвару Платоновну и получить доступ к деньгам. Они необходимы ему не только потому, что он тоже, как и Гривин, ловец богатых наследниц. Но это отдельная история. И сейчас она вам ни к чему. Вы и Гривин мешали ему. Поэтому Литвиненко и рассказал Прозорову о вашей связи, о том, что, может, и не он приходится отцом Коли, зная, что у друга в последнее время было плохо с сердцем. Расчет его оправдался самым наилучшим образом. Прозорова хватил удар, вы в тюрьме, Гривин под подозрением в соучастии.
– Но если вы все знаете, почему я здесь, в этой ужасной камере?
– Недостаточно доказательств моей версии. Я точно знаю, вы изменили своему мужу. Но это не подлежит уголовному наказанию. Здесь вас осудит другой судья, ваша совесть и Господь.
– Да! Да! Огонь ада мне не страшен! Он ничто по сравнению с огнем в моей душе! – вскричала несчастная. – Платон, Платон, прости, я только теперь понимаю, кем ты был для меня! Мой грех ужасен!
– Ты искупила вину своими страданиями. Я слишком люблю тебя! Я был так счастлив с тобой!
Маргарита и Сердюков не заметили даже, как их разговор следователя и арестантки превратился в страстный диалог супругов Прозоровых.
– Я не убивала тебя, Платон Петрович! Ты же знаешь, я скорей сама бы смерть приняла!
– Ты не тело мое убила, а душу, и не только мою, но свою собственную. Ложь погубила любовь. Ложь и корысть! Предательство и подлость – вот цена бескорыстию и дружбе! Мука! Мука смертная видеть вас всех!
Голос Прозорова звучал с отчаянием.
– Чего ты хочешь? – с тихим ужасом спросила вдова.
Но вместо ответа послышались хрип и стон. Сердюков сложился пополам, повалился на пол и замер. Дрожащая Маргарита нерешительно подошла к скрюченному телу и тихонько притронулась к нему. Тело следователя пронзила судорога. Она нежно провела рукой по его белесой голове. Тот вздохнул и открыл глаза. Маргарита сидела рядом на полу, и на ее устах играла полубезумная улыбка.
– Он простил меня! – восторженно произнесла она.
Следователь поднялся с пола и перебрался на узкую кровать арестантки.
– Послушайте, мне кажется, нет, я почти уверен, он будет мучить меня своим присутствием, пока вы здесь. – Следователь говорил с трудом. – Мне непросто будет объяснить свои действия начальству, но раз вы не убивали, то я принял решение вас отпустить. А соль, насыпанная падчерице, это такая же выдумка доктора, как и все остальное, хотя, учитывая все эти мистические странности, я ни в чем не уверен. Но вы должны дать мне слово, что ни при каких обстоятельствах, никому не расскажете об этих необъяснимых видениях. В противном случае меня сочтут за умалишенного, а вас снова упекут за решетку.
Маргарита не верила своим ушам. Но следователь действительно отдал все необходимые распоряжения, сам проводил ее до ворот и посадил в карету.
Глава двадцать четвертая
Возвращение ненавистной мачехи и прекращение уголовного преследования против нее вызвали большой переполох у Литвиненко и Варвары. Тем более что доктору самому было предъявлено обвинение в умышленном искажении причины смерти Прозорова, что могло серьезным образом повлиять на его репутацию. Ненависть, подозрительность и злоба воцарились в доме на Казанской улице. Гривин по- прежнему жил в квартире Прозоровых, уже не скрывая своего отношения к Маргарите. Он числился в мужьях Варвары Платоновны, и та вынуждена была мириться с подобным положением дел, так как лучше Гривина никто не мог управлять фабриками и капиталами. Поэтому просто развестись и вышвырнуть вон постылого супруга она не могла. Раздел имущества с мачехой и сводным братом стал неизбежным фактом. Они не могли теперь жить под одной крышей, после того как вся тайная грязь и пороки вылились наружу.
Удивительно, но Сердюкову удалось свести дело на нет, доказав, что убийства не было. Литвиненко хоть и держался в тени, но его имя изрядно потрепали бульварные писаки, изобразив порочным ловцом денег своих пациентов. Варвара виделась с ним регулярно, но где и когда, этого никто не знал. За исключением неких посторонних глаз, которые следили за доктором и всеми его действиями постоянно.
Закрыв дело, Сердюков попросился в отпуск, сказавшись больным. Полицейское начальство удивилось несказанно, потому как за всю его многолетнюю службу таковое случилось впервые. Константин Митрофанович и впрямь чувствовал себя больным, во всяком случае – душевно. Прозоров не оставил его после освобождения Маргариты. Он продолжал жить в нем и терзать своими чувствами. Вместе с ним Сердюков переживал боль от предательства Гривина и Литвиненко. Отчаяние из-за порочности лицемерной дочери. Щемящее двойственное чувство к жене. Как простить измену и как заставить свое тело не жаждать ее?
Самым странным и необъяснимым для следователя стало поведение бывшей подследственной. В голове Маргариты все перепуталось. Она думала о Сердюкове постоянно и воспринимала его, почти как своего живого мужа. То есть она, конечно, знала, что перед ней полицейский следователь Сердюков Константин Митрофанович. Но ее руки, ее губы, ее слух не могли обмануть. Это он, Платон Петрович, ее дорогой бесценный муж! Теперь она искупит свою вину перед ним, ведь он был так великодушен и простил ее!
Почти каждый день, крадучись, она появлялась в его убогой квартирке. Сердюков поджидал ее, трепеща и мучаясь. Каждый раз он ужасался, что его холодный разум не выдержит стремительной волны чужого чувства. Что его несчастное деревянное тело, которое вдруг становилось трепетным, чутким,
