Только не пожалейте потом, не раскайтесь, ведь вы сами того добивались!
Глава восьмая
Ангелина Петровна, как это часто случается, долго оставалась единственным человеком, не знавшим о романе своего мужа с актрисой Кобцевой. Она потом никак не могла взять в толк, почему она была так слепа и глуха, почему ей не казались подозрительными очевидные вещи? Ведь они были так близки, так дружны с Тимофеем! И в какой момент вдруг стало холодать, а потом и появился лед в их отношениях? Ангелина не находила ответа. Ведь она столько сил положила на то, чтобы сделаться столичной дамой, изысканной и образованной. И ведь ей это почти удалось! Но оказалось, что труды напрасны, что все усилия ни к чему!
Нет, вовсе не в элегантных платьях дело. Не в манерах и правильно произнесенных французских фразах. Все дело в том, что в душе одного из любящих умирает эта самая любовь. Или же то чувство, которое там прежде пышно цвело, завяло под напором нового, сильного, молодого сорняка.
Сын Гриша, которому уже исполнилось двадцать лет, в отличие от матери, был не настолько слеп, чтобы не замечать непристойной ситуации. Но он не смел указать отцу, которого побаивался, и не мог намекнуть матери, которую обожал и боялся оскорбить. Оттого он мучился и постепенно стал избегать дома, боясь откровенных разговоров. Тем более что и в его жизни появилась нежная привязанность. Гриша влюбился и намеревался свататься.
Нет, что-то все-таки витало в воздухе, какая-то недосказанность, скрытая напряженность, но Ангелина не могла понять, что происходит. Отчего Тимофей такой раздраженный? Не ладятся дела? Но она и раньше не совала нос туда, куда не следует. Может, что-нибудь болит? Но ведь если у Тимоши что болит, так весь дом ходуном ходит. Толкушин часто не приходил домой ночевать, но и на это она старалась найти объяснение. Устал, остался в конторе. Не хотел являться домой навеселе, помнил еще, как била клюкой покойная Устинья Власьевна.
А Толкушин метался, маялся. Белла ворвалась в его жизнь, как весенняя гроза, которая приносит свежий ветер в закрытые наглухо комнаты. То, что она годилась ему в дочери, Тимофея Григорьевича совершенно не смущало. Он чувствовал себя, наверное, еще более молодым, чем двадцать лет назад.
Белла появилась в театре, и тотчас же пошли разговоры о ее романе с Нелидовым – автором модных пьес. Ее утвердили на главную роль. Толкушин иногда захаживал на репетиции и поначалу присоединился к тем, кто высказывал недоумение. И что это Рандлевский нашел в этой бездарной и вульгарной особе? Но не прошло и недели, как эта особа уже сидела у него на коленях и он чувствовал себя счастливым и глупым. Его по-дет-ски радовало, что лакомый кусочек достался ему, а не литератору. А может, второй раз жениться? Эта коварная мысль в первый раз посетила его, когда он однажды проснулся не дома, в супружеской постели, а на широком ложе с Беллой. И ему смертельно не захотелось уходить. Вот тогда он снял квартиру и почти поселился в ней.
Театр гудел, смаковал новость. Белла стала недосягаема для недоброжелателей, и они прикусили злые языки. Рандлевский только усмехался. Ему все равно, чьей любовницей окажется его протеже. Удивительно, но его самого ее прелести не привлекали. Видимо, любовь к театру захватила все его существо. Но самое главное, что эта вульгарная, недалекая, как казалось на первый взгляд, провинциальная актриса идеально подходила под странные мистические роли, сочиненные Нелидовым. Жена Нелидова, Саломея, бывшая доселе непревзойденной примой театра и бесспорной любимицей публики, вдруг померкла и поблекла. Ее звезда стала стремительно угасать, что только подбавило огоньку в театральные сплетни. Ведь так приятно отплясать на теле умирающего льва или, в данном случае, львицы!
А Толкушин тем временем мучительно искал ответа, как поговорить с женой, как расстаться с ней мирно, без трагедии, слез и истерик? Он был так ослеплен страстью, что совершенно не считал себя виноватым, полагая, что безумная любовь оправдывает любые деяния. И жена должна, просто обязана его понять и простить. Потому что она его любит. Он много раз проговаривал про себя эти слова, но так и не решился их произнести. Иногда ему казалось, что она вот-вот уже догадается и сама начнет этот разговор.
Но все оставалось по-прежнему. По-прежнему на него смотрели ясные любящие глаза. И неж-ный голос с неизменной лаской спрашивал его о чем-то. В какой-то момент Тимофей Григорьевич даже удумал просить сына стать посредником между ним и женой, но вовремя опомнился. В конце концов он решил положиться на волю Божью.
Между тем жизнь в доме Толкушиных шла своим чередом. Сын Гриша, единственный наследник, любимец родителей, никак не хотел идти по стопам отца и посвятить себя коммерции. Он пожелал поступить в университет и заняться историей и философией. Поначалу Тимофей Григорьевич раскричался на юношу. А потом отступился и дал согласие, полагая, что университетское образование мальчику не помешает, – никуда не денется, поневоле отцовское дело подхватит. Тем более что вдруг жениться надумал. В такие-то юные годы!
– Ты только подумай, мать, жениться в двадцать лет! Совсем дите, а к венцу! – Тимофей гремел в гостиной скорее так, для приличия. Пускай сын женится, Ангелина станет бабушкой, займется невесткой, внуками. И вся ее любовь туда и уйдет. И будет ей не до него, глядишь, и разойдутся потихоньку.
– Да уж лучше пусть женится, – кротко улыбалась жена. – Глядишь, не будет буянить и куролесить, как ты, бывало, в молодости!
«Буянить и куролесить в молодости! – хмыкнул про себя Тимофей. – Знала бы ты, милая!»
Невесту Гриша нашел себе тоже в купеческой семье. И приглянулась она ему именно потому, что он увидел в ней точную копию матери в юности, какой представлял ее по ее рассказам. Такая же скромная улыбка, сдержанные манеры, трогательное выражение чувств. И коса до колен. Как у мамы, только коса Ангелины Петровны уже поредела, и седые прядки пробивались в волосах, убранных в высокую пышную прическу.
Невесту, как и подобает, держали в строгости. Она никогда не оставалась с женихом наедине, всегда принимала молодого человека вместе с матерью. Гриша страдал от невозможности шепнуть девушке ласковое слово и умолил Ангелину Петровну сопровождать его в дом невесты. Теперь Толкушины наносили визиты вдвоем. Мамаши предавались мечтам о близком счастье детей, а молодые в это время могли перемолвиться неж-ными словами и обменяться страстными взглядами. Уже листали модные журналы и выбирали фасон свадебного платья, составляли меню свадебного обеда и почти назначили день венчания. Как вдруг грянул гром.
Однажды поутру к Толкушиным явился отец невесты. Ангелина Петровна, не ожидавшая утренних визитов, изумилась и захлопотала. Крикнула горничную подать гостю чаю.
– Полно, матушка, не хлопочи. Не надобно мне чаю, не чаи распивать я сюда приехал, дело мое более важное. – Гость насупился и присел на край дивана.
