– Значит, это вы писали? Но зачем? – Она не находила слов от возмущения, полагая, что за этим кроется некий злой умысел.
– Затем, чтобы спасти своего друга, – последовал резкий ответ.
– Но я не понимаю, – растерялась Софья, ведь в письме шла речь о необходимости спасаться именно ей!
– Разумеется, вы не понимаете! Я попытаюсь объяснить вам, только не перебивайте меня – прошу вас, поверьте мне! Все, о чем я вам поведаю, вымучено и выстрадано мной с такой силой, о которой вы и не подозреваете! – Рандлевский вскочил в волнении и подошел к окну.
– Я знаю Феликса почти всю жизнь. Знаю и люблю, – начал он глухим голосом. – Люблю и боготворю. Впрочем, не вам мне это объяснять. Вы и без меня понимаете, что это необычный человек, гений! Я с юности уже знал, что его ждет великая судьба, но и тогда же я начал подозревать, что с моим другом не все в порядке.
– Что вы имеете в виду?
– Не перебивайте! Я никому никогда этого не рассказывал! Я даже себе этого не говорил никогда! И все из боязни погубить Феликса! Подумайте-ка сами, если вы вдруг странным образом умрете, это вызовет подозрение, потому что одна русская жена уже покончила с собой. А потом выяснится, что были и еще две немецкие жены. И тоже умерли молодыми! У такого молодого человека – четыре, четыре внезапно умерших жены! Разве это не вызовет подозрение полиции? Разве его не арестуют?
– Но ведь я жива! – не выдержала Софья. – Отчего вы говорите обо мне как о покойнице? Это немыслимо!
– Потому что ваша смерть неизбежна! Он убьет вас, убьет непременно! Я удивляюсь, что этого еще не произошло! Потому я спешил, потому я вам писал, я приехал сюда, чтобы вы немедленно, слышите, немедленно покинули Феликса! – Рандлевский развернулся к собеседнице, его глаза горели лихорадочным огнем.
– Да вы сумасшедший! – вдруг догадалась Софья и хотела рассмеяться.
– Как верно вы угадали! Только не я, а он! Он болен! Его гениальный талант, его поразительное воображение, его напряженный внутренний мир совершенно сбили его с толку. Он живет в мире своих образов и настолько сильно ими проникается, что начинает отождествлять свою жизнь с происходящим на страницах его книг. Именно так он возомнил себя Синей Бородой!
– Господи помилуй!
– Вот-вот! Я вижу, вы понимаете, о чем идет речь!
– Но какие доказательства?
– Доказательства чего? Того, что именно он убил своих жен? Прямых нет, но я знаю это наверняка. Разве вы не замечали у него иногда что-то странное, непонятное во взгляде, что вы не могли объяснить? Разве не происходило каких-нибудь необъяснимых мелочей, которые тоже как-то неприятно крутятся в голове, но не находят ответа? Снова вижу по вашему лицу, что я попал в точку. Но вы скажете мне, что все это притянуто за уши. Возможно, умерли только эти женщины, но они умерли по его сценарию! Вы хорошо знаете его творчество и согласитесь со мной, что три вещи из цикла его сказочных новелл совершенно гениальные. Сказка о корове, сказка о русалке и о женщине-птице. И почему? Да потому, что он написал это не просто как повествование, а как яркое действие. Аллегория смерти близкого человека! Поэтому все эти вещи невозможно читать. Дыхание перехватывает от ужаса и красоты! Именно красоты! Его привлекает красочность, сказочность смерти! Я уверен, что если, не дай бог, вы не убережетесь, то следующее его произведение будет просто гениальным, затмит все предыдущие!
– Нет, нет, не верю! Это злой рок, это мистическое предзнаменование, – прошептала потрясенная Софья.
– Полно! Вы сами-то не верите! Какой злой рок? Помилуйте! Это я, я придумал однажды и внушил ему для его же самообмана и утешения! Я! – И Рандлевский ткнул себя в грудь. – Для того, чтобы он мог жить дальше и не изводить себя мучительным раскаянием в периоды просветления.
– Не верю! – простонала Софья и закрыла лицо руками. – Вы лжете. Но не могу понять, с какой целью!
– Глупая, легкомысленная женщина! – зарычал Рандлевский, раздраженный ее непониманием. – Своим неверием вы погубите его! Уезжайте, уезжайте отсюда немедленно! Тем самым вы остановите его! А не то он снова станет Синей Бородой!
– Но почему же тогда он не сделал этого до сих пор?
– Понятия не имею! Я не знаю, что он теперь пишет, как рождается сюжет, какие образы приходят ему в голову. Но не сомневайтесь! У вас нет времени на сомнения, с каждой минутой приближается смерть!
– Кто там приближается? – раздался знакомый громкий голос. – Это я приближаюсь!
И в гостиную стремительным шагом вошел Нелидов.
Глава двадцать седьмая
Разгоряченный морозом и быстрыми движениями, Нелидов ворвался в комнату, неся с собой зимнюю свежесть. Его лицо пылало румянцем, он энергично тер замерзшие руки.
– Вот так сюрприз! Леонтий, брат! А я-то думаю, чьи это сани, кто к нам явился? А это ты, мой друг!
Товарищи обнялись.
– Ты улыбаешься, слава богу, а то я боялся, на порог не пустишь! – засмеялся Рандлевский.
– Отчего же? Если не будешь канючить новой пьесы, милости просим, правда, дорогая? – И Нелидов обернулся Софье. – Да что с тобой? Ты точно привидение увидела. Соня, да ты здорова ли?
– Не беспокойся, мой друг, – торопливо произнесла Софья и быстро направилась к двери. – Пойду, распоряжусь насчет обеда.
– Да что с ней такое? И как бледна! О чем вы говорили, Леонтий? – Нелидов стал серьезен и пристально
