Финская война как опыт социологии

В общем, вопреки советскому курсу истории, умненькие-благоразумненькие гитлеровцы вовсе не собирались брать город, а вместе с ним лишние расходы и ответственность. Ну, если только через несколько месяцев, когда от голода, холода и постоянных обстрелов население радикально уменьшится. А 12 октября командование вермахта, опираясь на опыт боев в Киеве, вообще выпускает приказ, прямо запрещающий германским частям входить в городские кварталы Ленинграда или Москвы. Уничтожать на расстоянии.

Наше историческое мышление искажено. Замечательный писатель Виктор Астафьев еще в советские времена высказал мучительную для советского человека мысль: почему Сталин не сдал Ленинград?! Обязан был сдать. Обязан был спасти жизнь мирных, ни в чем не виноватых сограждан – в первую очередь детей, женщин и стариков. Они стали первыми жертвами блокады… Патриотическая общественность потом лет пять вытирала об Астафьева ноги за честно, как подобает русскому литератору, заданный вопрос.

Но на самом деле действительность отвратительней. Астафьев исходит из аксиомы, очевидной каждому советскому школьнику: Гитлер хотел взять, лязгал зубами, а Сталин (или советский народ) с угрюмой жестокостью (отчаянным мужеством), не считаясь с потерями, взять не позволял. Бил и бил по оскаленным зубам, в том числе мерзлыми детскими трупиками. Так было надо – говорит официальная история. Так было не надо – говорит Астафьев.

На самом деле схватка шла в ложном пространстве. Астафьев (а заодно и мы все) не знал, что Гитлер не собирался брать город. И тратить время и боеприпасы на «превращение в пыль» тоже не собирался. В гробу он его видал в буквальном смысле слова. Сдавать Ленинград было некому – за отсутствием желающих взять. Вожди стоили друг друга. Город и люди для них были фишкой в большой военно-политической игре. Позже, задним числом, бойцы пропагандистского фронта построили на женских и детских костях сагу, прославляющую сталинский полководческий гений: не отдал-таки врагу город Ленина!

В реальности фашисты на основе директивы № 35 и документа от 21 сентября приняли промежуточное решение: Ленинград не брать, русский флот (вполовину уменьшившийся за время отступления из Таллина) запереть, блокаду держать жестко, но экономно, обстреливать регулярно, но без надрыва. Пусть русские мерзнут, голодают, умирают и вообще чувствуют себя как дома. А над немцами не каплет. Акцент переносится на группы «Юг» и «Центр». Туда же уходит большая часть орудий и авиации. Превращать город в пыль не стоит труда. Достаточно для начала разбомбить Бадаевские склады с провиантом. Со своим населением Советская власть пусть разбирается сама.

Возвращаясь к Финской войне, вопрос следует задать по-другому: каким боком она помогла, по красивому выражению т. Сталина, «…закрепить безопасность Ленинграда и, стало быть, безопасность нашей страны»? Немцы, позвольте напомнить, пришли с юга, отнюдь не с Карельского перешейка. С финской стороны город не подвергался ни бомбардировкам, ни артобстрелам. Знаменитые таблички с указанием, какая сторона улицы безопасна при обстреле – одно из свидетельств тому, что их артиллерия молчала.

В патриотической историографии есть два объяснения: а) великий Сталин в 39-м так запугал финнов, что те по гроб жизни боялись голову поднять; б) великий Сталин так размочалил финскую военную машину, что у тех не осталось подходящих орудий. Интеллигенты-западники сумели выдвинуть лишь одно соображение: дядюшка Маннергейм, бывший царский генерал, хранил нежные чувства к Петербургу и потому велел не трогать.

И там, и там совковый подход, основанный на дефиците реального знания. Закон пропаганды: при отсутствии фактов социальная группа принимает (или выдумывает) то объяснение, которое легче ложится в рамки доминирующей мифологии.

Виктор Суворов и его конторские коллеги истребляют исторические факты смелее, чем врагов на поле боя. Поэтому им так нравится война. Что Малая, что Большая. Безопасное и выгодное занятие: неудобные явления отметай и игнорируй, а удобные высасывай из пальца. Пипл схавает. А не схавает, мы другого добра насосем. На войне как на войне!

Такое специфическое распределение обязанностей. Мой батюшка, покойник, всю войну прошедший рядовым, описывал его так: «Мы в мерзлых шинелях сдохнем на передовой, а особисты в овчинных полушубках с пулеметами у нас за спиной выживут. И потом будут рассказывать, как Гитлера победили».

Ну, что делать – такая жизнь. Но кому рассказывать? С кем и за что вести пропагандистскую войну? По всему выходит – со своим собственным народом; за право им безраздельно владеть и распоряжаться. Сказка о том, как сталинская прозорливость 1939 года помогла защитить Ленинград в 41-43 гг. есть замечательный пример такого апостериорного жанра.

Чем помогла? Как помогла? А вот помогла – и все!

Отброшенные Суворовым и казенной историографией действительные, а не пропагандистские факты о мотивах финской стороны вкратце таковы.

После заключения мирного договора с СССР (март 1940 г.) оружия у Финляндии было больше, чем до войны. Во время Зимней войны Англия, США, Швеция прислали ей около 500 самолетов и несколько сотен современных орудий. Кроме того, у финнов после разгрома ряда советских дивизий на руках было достаточно трофейного оружия. Так что стрелять по Ленинграду при желании было из чего. Бомбить тоже.

К сентябрю 1941 г. 36-й армейский корпус немцев на самом севере республики вышел к прежней советско-финской границе, изолировав п-в Рыбачий. После чего получил приказ остановиться, перейти к обороне и готовиться к зиме. Вопреки документально зафиксированной готовности и желанию войск наступать дальше.

Чуть южнее Третий финский корпус под командой генерал-майора Сииласвуо (в 1939 г. он был полковником и отражал атаки нашей 9-й армии в центральной Финляндии, о чем будет сказано ниже) в августе дошел до Кестеньги (это уже на нашей территории) и, встретившись с мужественной, но неглубокой нашей обороной, приостановился в 70-90 км от станции Лоухи на железной дороге Ленинград-Мурманск. Машина замерла на полпути. Что очень странно, учитывая важнейшую роль дороги для доставки американской и британской помощи из Мурманска и готовность войск атаковать. Тем более что задачей операции «Платиновый лис», как ее сформулировал Гитлер, была как раз изоляция Мурманска и блокировка транспортного коридора.

Маршал Маннергейм (не такой уж он был добрый дядюшка) требовал возобновить наступление и был к нему готов. Со стратегической точки зрения это очевидно: до дороги рукой подать, ее военное значение трудно переоценить. Но финское правительство не соглашалось. Разгадка, на самом деле, не военная, а политическая. США, сохраняя формальный нейтралитет, оказывали мощный дипломатический нажим на Хельсинки, не позволяя перекусить такую близкую и такую важную магистраль. Давление достигло максимума 27-28 октября 1941 г., когда Америка начала массированную дипломатическую атаку с целью принудить Финляндию к сепаратному миру с СССР. Генерал-майор Сииласвуо, войскам которого было легче прочих решить боевую задачу, получив информацию из Хельсинки, отказался взять на себя ответственность за срыв возможности заключить мир с восточным соседом (Chris Bellamy. Absolute War…). Фашисты же без кооперации с Финляндией мало что могли сделать на этом театре, не рискуя превратить республику в союзника России при поддержке США.

Кроме того, Гитлер опасался высадки британского десанта в норвежском тылу, и потому предпочел законсервировать операцию, чтобы сконцентрироваться на главных направлениях удара много южнее. А после вступления США в войну в декабре 1941 г. ему в Финляндии тем более стало не до наступления.

Ситуация зависла в состоянии «ни войны, ни мира». Финское правительство не хотело ссоры ни с Германией, ни с США. И с СССР тоже. Этот фрагмент истории начисто вырезан из нашей национальной памяти. Мы о нем не знаем. Много слышали про мужественную оборону Рыбачьего (это правда), но плохо