Хозяин дома припер двери снаружи палкой, чтобы какая-нибудь животина не забрела в пустующее жилище, и, повернувшись, поклонился народу:
— За домом моим да коровушкой доглядайте.
— Не бойся, доглядим.
— Езжай, Кузьма, коли надо. И ты, Зорянушка, не кручинься. Корову твою напоим-накормим. И про кур не забудем.
Еще раз поклонившись народу, Кузьма подошел к телеге, взял вожжи. Зорянка, попрощавшись с подружками, влезла на прочно увязанный, прикрытый кожами воз и уселась рядом с отцом. Мы с Ильей Ивановичем сели на своих лошадей.
— Что же ты, Илья Иванович, от самого праздника уезжаешь? — спросила, улыбаясь, миловидная женщина. — Погулял бы с нами на Перуновы дни!
— Оставайся! — поддержали ее другие. — Мы и пива уже наварили, меды сыченые приготовили.
— Недосуг мне, хозяюшки. Дело есть, — сказал Илья Муромец и еще раз, уже на коне, поклонился направо и налево, сколько мог повернуться в своем железном боевом одеянии. Его щит и копье лежали на возу, тяжелая булава висела рядом с седлом. На самом богатыре были кольчуга да шлем островерхий. К наборному кожаному поясу был пристегнут меч в простых, с медными бляшками, ножнах.
Сопровождаемые чуть ли не всем населением деревни, мы спустились улицей к переезду через реку. Это был не мост в прямом смысле слова, а длинный, связанный из бревен плот, поставленный поперек реки от одного до другого берега. Держа коня в поводу, Илья Иванович взошел на этот плавучий мост, повернулся к народу и снова поклонился.
— Живой буду, так по зимнему времени еще свидимся! Приеду к вам погостить, в баньке попариться.
— Приезжай, Иваныч. Ждать будем! — за всех ответила пожилая, но еще статная женщина.
Телега застучала колесами по бревенчатому настилу моста. Провожающие замахали руками. Зорянка отвечала им тем же. Плавучий мост заметно осел в воду под тяжестью катившейся по нему телеги. Но когда я посмотрел назад на Чубарого и Илью Ивановича, то мост под ними просел еще ниже. Вода выступила между бревнами, течение понесло вниз сенную труху и кусочки высохшего конского навоза.
Босоногие мальчишки, удившие с моста рыбу, почтительно и восторженно смотрели нам вслед. Темная вода в реке текла медленно и спокойно. Старый, дуплистый осокорь свешивался над рекой с того берега, полоща свои плакучие ветви в тихой воде.
Сразу после переправы мы свернули вправо и поехали вдоль реки, постепенно поднимаясь вверх по лесистому косогору. Я спросил Илью Ивановича, почему мы едем к вертолету не прежней дорогой.
— Тут маленько поближе будет, — ответил он. — Русский человек любит дорогу спрямлять. Не замечал?
Я вспомнил многочисленные тропинки, проложенные пешеходами напрямик через наши городские скверы, и рассмеялся. А ведь верно! Никто не хочет у нас огибать углы геометрически правильных зеленых газонов. Обязательно каждому надо пройти напрямик, хотя бы и вытаптывая траву. Видимо, это спрямление углов в натуре русского человека, коль сам Илья Муромец об этом заговорил. И сколько бы ни ставили дощечек с надписью «Проход запрещен», сколько бы ни устраивали проволочных и иных загородок, все равно люди спрямляют дорогу и вытаптывают газоны.
Рядом с нашим домом в Москве находится один научно-исследовательский институт. И конечно, вся его территория окружена солидным, сделанным из толстых железных прутьев, забором. И вот, чтобы сократить дорогу к автобусной остановке, сотрудники института стали лазить через забор. Кстати, именно на этом месте проектировщиками была предусмотрена калитка, но администрация всегда держала ее под замком, поэтому сотрудники, даже женщины, перелезали в этом месте через калитку.
Чтобы отвадить их, комендант испачкал верхнюю часть калитки мазутом. Сотрудники налепили на испачканное место газеты и продолжали лазить. Тогда комендант накрутил на нее колючую проволоку. Но сотрудники института не отступили: кто-то принес из дома кусачки и перелаз был расчищен. Тогда администрация пошла на затраты и наварила на калитку и соседние части забора острые металлические штыри. Не помогло! Уже через день три из них были спилены, а к забору кто-то приволок ящик, чтобы удобнее было перелезать.
В конце концов демократия победила: замок на калитке сняли и люди стали ходить прямой тропинкой к автобусной остановке. И ничего от этого не случилось, никто институт не ограбил, так что и забор вокруг него оказался совсем ненужным.
Одно время я ходил на тренировки в гимнастическую секцию Дворца пионеров, что на Ленинских горах. И всегда удивлялся: зачем его огромная территория обнесена железным забором? Ведь вход туда совершенно открытый, даже никаких ворот нет. А забор все-таки сделан! Правда, все равно его проломили во многих местах, чтобы ходить напрямую. Или взять заборы и решетки вокруг больниц, школ и даже жилых домов. Зачем они?
— У вас что, татей развелось много? — выслушав мой рассказ, осторожно спросил Илья Муромец.
— В том-то и дело, что нет! — возразил я. — Воров у нас нисколько не больше, чем было. А вот заборов полным-полно.
Некоторое время мы ехали молча. Потом кузнец повернулся ко мне и, испытующе глядя прямо в глаза, спросил недоверчиво:
— Это что же выходит? У вас на заборы железо тратят?!
— Да у нас его много.
— Все одно, — осуждающе покачал головой кузнец. — Где это видано, чтобы железо на забор изводить? Безлепица!
И я понял, что мы, далекие потомки Кузьмы, многое потеряли в его глазах. Он долго еще вздыхал, огорченно чмокал губами и время от времени ворчал про себя:
— Это что же такое? Заборы из железа? Зачем это? Ну и ну!
Мы ехали теперь густым лесом. Телегу сильно трясло на обнажившихся из-под почвы корнях, и Зорянка соскочила на землю. Я предложил ей сесть на Орлика позади меня, но она только покачала головой, сорвала ромашку и стала на ходу отрывать у нее лепестки. Я слез с коня и пошел рядом с ней. Все девчонки одинаковые. Вот даже на ромашке она гадает как наши, то есть мои бывшие современницы.
Не знаю, на каком слове оторвала Зорянка последний лепесток ромашки, но, бросив желтую общипанную головку цветка, она весело улыбнулась и тут же, очень довольная, попросила меня что-нибудь рассказать о будущем. «Какое оно?» — спросила она, как спрашивают о городе, в котором еще не приходилось бывать. Со взрослыми я избегал говорить о нашем времени, а с ней, почти ровесницей, мне было легко и просто. И я начал рассказывать про многоэтажные каменные дома, про железные и асфальтовые дороги, про белоснежные теплоходы на Оке, про самолеты, про то, как установили на Луне телескоп и создали там жилища, как люди научились говорить и видеть друг друга, находясь в разных городах или даже странах.
Зорянка ахала, удивлялась, но верила, потому что я старался объяснить как можно проще, понятнее. Вот, например, говорил я, в их деревне улица у моста, где почва сырая, вымощена деревянными поперечными брусьями. А если на них положить железные ровные полосы, чтобы по ним могли катиться колеса? Ведь по ровной такой полосе с желобком можно будет быстрее ездить. Вот у нас так и сделали. По железным полосам-рельсам на железных колесах едут не телеги, а целые дома. Вагоны. И так быстро едут, что на ходу даже спрыгнуть нельзя — разобьешься. В этих домах-вагонах есть скамьи и постели. Вечером ляжешь спать в Муроме или в Рязани, а на другой день проснешься уже в Киеве или в Чернигове!
В общем, все шло хорошо, пока я не начал рассказывать о метро. Тут Зорянка забеспокоилась и стала меня отвлекать от бредовых, по ее мнению, разговоров. Она никак не могла понять, зачем людям понадобилось лезть под землю, прокладывать там дороги. Ведь так просторно вокруг. И лесов, и полей, и лугов видимо-невидимо на Руси. Живи, где захочется. Выбрал место получше, построил жилище на берегу
