С утра на другой день весь стан Жолкевского был встревожен криками команды, звоном оружия, грохотом пушек и музыкой. Полки строились в боевой порядок и выходили друг за другом из стана, приветствуя своего гетмана, который стоял в воротах, окруженный свитой.
Из Москвы прискакал боярин. Гетман сказал ему несколько слов, и он опрометью поскакал назад.
Войска коронного гетмана вышли из стана и тогда увидели, как растворились ворота московские и русское войско длинной цепью потянулось в поле.
— Пятнадцать тысяч под командой князя Мстиславского, — объяснил Одынец.
— Ох, горе нашим! — вздохнул Добушинский. — Где же им тягаться с такой силой.
— Да не хлопочи! Сапега сам увидит и замирится, — уверенно ответил Кравец.
В это время в рядах войск произошло смятение.
— Глядите, братики! — крикнул пан Млоцкий.
Из стана Сапеги с развевающимися хоругвями выступало войско. Впереди шли поляки, дальше казаки с Заруцким во главе и, наконец, немногочисленная русская рать.
Скоро подле Девичьего поля войска выстроились друг пред другом. Спиной к стенам московским стояли русские под предводительством князя Мстиславского, с правой стороны от них отдельно выстроились польские войска под предводительством Жолкевского, а в каких-нибудь двухстах саженях стояли войска Сапеги и «вора». Но никто не начинал военных действий. Вдруг окруженные свитой гетманы отделились от своих войск и быстро помчались друг к другу.
Сапежинцы не хотели драться, были рады, увидев, что битва может кончиться мирным соглашением вождей, и все с напряжением следили за ними. Вдруг вожди стали разъезжаться, но потом опять съехались.
— На соблазн москалям станем ли друг друга рубить?! — сказал в это время Жолкевский.
Сапега задумался, а затем ответил:
— Я сам зла не хочу и согласен соединиться с вами, если вы обеспечите[26] царя и царицу.
— Не беспокойтесь! Мы отпустим их и подарим им Самбор.
— Тогда по рукам! Прошу сегодня прислать стации!
— Прошу вас к нам сегодня! — ответил Жолкевский.
— Едет, назад едет! — крикнул Кравец. — С чем-то?
— Смотри! — прибавил Зброжек. — Говорит с полковниками. Машут платками. Соединились! Виват!
— Виват!.. — загремело по полю, и в ответ тем крикам грянули войска Жолкевского.
Войско Сапеги с музыкой стало уходить с поля. Казаки и русские быстро повернули и поскакали прочь. Жолкевский подъехал к Мстиславскому и сказал ему:
— Князь, «вор» обессилен. На днях я приведу его в Москву живым.
— С нами Бог! — перекрестился Мстиславский.
Войска стали уходить с поля. В тот же вечер польские офицеры сошлись и устроили банкет.
Жолкевский послал через Сапегу грамоту «вору», в которой обещал ему Самбор или Гродно, но «вор» возмутился и разорвал послание. С казаками он заперся в Угреше, в монастыре, и решил все-таки овладеть Москвой; но его силы были сравнительно ничтожны, и его игра уже была проиграна.
Между тем Жолкевский решил обсудить вопрос о поражении «вора» с князем Мстиславским и сказал ему:
— С этой стороны, князь, нам не подойти к «вору»: он нас сразу увидит. Необходимо, чтобы вы, бояре, согласились пропустить нас через Москву. Тихо, ночью, мы проберемся через нее на ту сторону и возьмем «вора» живьем!
Мстиславский степенно провел рукой по бороде и ответил:
— Я скажу в Думе. Ежели бы одного меня дело касалось, я не препятствовал бы.
— И отлично! Так скажите, пока еще «вор» не усилился.
В тот же день боярин собрал Думу.
— Понятно, пропустим! — твердо заявил князь Голицын. — Все равно пока к нам придут и в Москве жить даже будут, а тут ведь дело идет о том, чтобы им только перейти через город.
— Да ведь со всем войском! — заметил князь Воротынский. — Вдруг да занять город задумают? Народ озорной!
— Эх, князь! — ответил Мстиславский. — Захотят занять, так займут. Только зачем им насильничать, если мы их сами честью к себе зовем?
— Пропустить! По крайности «вора» возьмем! — твердо сказал Ляпунов, и к его мнению присоединились все остальные.
Гонец из Москвы поскакал на Девичье поле. Гетман Жолкевский собрал свое офицерство и сказал:
— Панове, сегодня ночью мы сделаем небольшой поход на «вора». Для этого русские позволяют нам пройти через Москву. Прошу вас, будьте благоразумны: скажите и солдатам своим, чтобы не позволяли себе никаких вольностей, а шли чинно, спокойно. Русские увидят, какие мы гоноровые[27], и охотно подчинятся нам. А то взбунтуются, и не будет толка. Теперь прошу готовиться. С Богом!
Офицеры разошлись.
Едва смерклось, как ворота московские открылись настежь и тихо, словно тени, стали проходить через них польские полки.{34} Длинной вереницей тянулась конница, чуть слышно бряцая оружием, лавой потекла пехота и через всю Москву протянулась по узким улицам.
От странного шума москвичи просыпались и выглядывали из калиток.
«С нами сила Господня!» — зазвенела у всех мысль, когда они увидели, как при бледном свете луны сверкали шишаки и брони, в тишине ночи бряцало оружие и мерно стучали конские копыта.
Москвичи испуганно пятились, прятались в свои пуховики и говорили:
— Поляки у нас, в Москве!
А в это время в келье монастыря Николы на Угреше, опустив руки на колени, сидела Марина. Она несколько времени глядела на сидевшего пред ней «вора» и затем уныло сказала:
— Нет, закатилась твоя звезда! Да и не было ее. Пока ты ладил с поляками, еще была сила, а теперь… Лучше бы я с батюшкой в Самборе жила!
«Вор» покраснел от ее упреков, его глаза сверкнули.
— Не так, Марина, не так! — перебил он ее. — Еще есть надежда, и не малая. Уруслан-бек идет ко мне; придет с ордой, и тогда возьму Москву! Так ли, Иван Мартыныч?
— Так, так! — поддакнул Заруцкий.
— Да и казаки Ивана Мартыныча — помощь не малая! — оживился «вор». — Небось! Еще потрясем их! Попляшут.
Марина покачала головой и повторила:
— Закатилась звезда твоя!
— Тьфу, чертова баба, одно заладила! — И «вор» в волнении вскочил с места.
В дверях показался его шут, Кошелев.
— Какой-то москвич к тебе просится!
— Зови! Вот видишь, сами идут! — хвастливо сказал «вор» Марине.
В келью вошел московский мещанин в рваном армяке, с колпаком в руке и низко поклонился самозванцу.
— Бог с тобой, Дмитрий Иванович! — униженно сказал он.
— Бог и с тобой! — ответил «вор». — Что скажешь?
— Бедный я мещанишка, из посадских, — жалобно заговорил он, — доходишки мои скудные. Только и есть, коли кто за добрую весточку даст гривну-две, Я вот и пришел…
— На! — «Вор» гордо кинул к ногам мещанина кошель, который глухо звякнул. — Говори!
Мещанин жадно схватил кошель и сунул его за пазуху, потом поклонился еще ниже.
— Сто лет тебе жить, царь-батюшка! А весть моя такая, что, коли не хочешь живым в руки полякам
