людей ратных. У них ведь там часы сосчитаны, и они оченно понимают, что их смертный конец близок. А теперь, когда «вор» душу отдал, ни за какое богатство не хотел бы я ляхом в Москве сидеть!
Гости засмеялись.
— Однако же нам во что бы то ни стало надо туда пробраться! — нетерпеливо сказал Терехов.
Хозяин подумал, потом встряхнул головой и улыбнулся.
— Ежели вы так охочи до этого, то есть одно средство. Я вот завтра пять саней с хлебом в Москву шлю. Скиньте свои кафтаны, наши сермяги наденьте да при трех возах, будто мужики, и идите.
Гости ожили.
— Когда же ехать хочешь? Скорее бы!
— Можно и завтра, ежели уж вам такая охота.
— Ну вот и ладно, — радостно воскликнул князь. — А теперь выпьем меда, да и на боковую. Утро вечера мудренее, не робей, Петр, — сказал он Терехову, — Ольга не уйдет от нас, а пан Ходзевич своей шкурой за все заплатит!
Глава IV
В Москве
«В самой средине города Москвы находится Кремль, где живут цари московские, — говорит современник и описывает несколько дворов, а затем перечисляет кремлевские храмы. Подле дворцов находится церковь Благовещенья Богородицы с золотым на куполе крестом: в ней царь обыкновенно слушает литургию; дальше есть церковь Пречистой Богородицы, еще церковь Михаила Архангела, а прочих церквей считается в Кремле до двадцати. Вся крепость застроена боярскими дворами, церквами и монастырями, так что нет ни одной пустоши. Ворот в крепости четверо; одни ведут к Москве-реке, другие — к Иван-городу. Высокая толстая стена и глубокий, обделанный со всех сторон камнем ров отделяют Кремль от Китай-города. В Китай-городе шесть ворот и более десяти башен; мост из него через Москву-реку наведен живой. Вся крепость застроена домами боярскими, частью мещанскими, а более лавок. Китай-город и Кремль находятся внутри третьей крепости, Иван-города, который окружен валом и выбеленной стеной, отчего зовут его Белым городом. В нем столько же ворот, сколько башен. Все же замки обтекает Москва- река».
Так описывает тогдашнюю укрепленную Москву один из действующих лиц той эпохи, польский офицер Маскевич.{36}
В темную ночь декабря 1611 года{37} по пустынному проулочку в Белом городе осторожно пробирался старый наш знакомец Силантий с маленького роста коренастым человеком, тащившим на себе большой узел.
Силантий Мякинный был в Москве уже почти три месяца. Прибыл он туда с Маремьянихой после долгих мытарств в пути, но все мужественно перенесли эти преданные слуги покойного князя Огренева, руководясь лишь одной целью — защитить княжну Ольгу, вырвать ее из рук ненавистного, дерзкого Ходзевича. Не найдя правды ни у «калужского вора», ни у короля Сигизмунда, они пробрались в Москву, чтобы добиться справедливости у царя Василия Шуйского. Увы, не в добрый для себя час они поспели в Москву. Они остановились в Белом городе, у священника одной из местных церквей отца Николая, у которого постоянно останавливался покойный князь Огренев во время своих наездов в Москву, и рассказали ему о своем горе — смерти князя, разграблении усадьбы и исчезновении княжны Ольги. Однако и отец Николай не мог оказаться полезным им — в Москве в это время разыгрались исключительные события: был свергнут с трона царь Василий Шуйский; это повело к тому, что Силантий и Маремьяниха и тут остались «без правды».
Тяжко пригорюнились старики, но делать было нечего: приходилось положиться на волю Божью и ждать, что Провидение придет им на помощь и вернет им княжну Ольгу. Так как деньги у них были, то они остались жить в Москве у отца Николая. Силантий постепенно вошел в курс всей московской жизни и стал принимать живое участие в событиях. Благодаря этому он сблизился со многими горожанами и примкнул к одной из групп, решивших энергично бороться за восстановление попранного порядка и изгнание ненавистных врагов из древней русской столицы.
Пробираясь ночью со своим спутником, он сказал ему:
— Теперь только за угол, и шабаш!
— Упаси Бог на дозор наткнуться!
— Нишкни ты, куриная душа! — ответил Силантий.
Маленький путник даже остановился и возмущенно спросил:
— Это я-то — куриная душа? Я, который вот уже восьмого ляха…
— Тсс! — остановил его Силантий, зажимая ему рот рукой и быстро увлекая за собой.
В тишине раздался конский топот. Человек с узлом пустился бежать, Силантий за ним, и едва они скрылись за проулочком, как показался польский отряд в шесть человек.
— Даже ночью страшно, — сказал один из них, — ну, Москва!
— Ге! — ответил другой. — Их много, но они что бараны: их палками перебить можно. Забыл Клушино?
— Тогда они в поле были, а здесь у себя. Здесь они каждый угол знают.
— Подожди, подойдут еще наши.
— Если мы уцелеем, — мрачно возразил первый поляк.
Они проехали почти мимо Силантия с товарищем, спрятавшимися за углом. Силантий погрозил им вслед кулаком.
— Не уцелеете, псы смердящие. Уж такое мы слово знаем! — злобно сказал он и потащил товарища за руку. — Ну, идем, что ли!
Они быстро прошли крошечный проулок, перешли огромный пустырь и, остановившись у одинокого домика, крепко стукнули в ставню два раза. Сбоку открылась в ставне затворка.
— Кто там?
— Москвичи, люди добрые! — ответил Силантий.
— Ты, Мякинный? — окликнул голос. — Сейчас!
Через минуту загремели засовы, дверь со скрипом отворилась, и Силантий с товарищем вошел в большую просторную горницу. В углах ее стояли поставцы, в которых ярко горели просмоленные прутья. За столом сидело человек двенадцать, по обличью купцов и мещан. Увидев вошедших, они радостно приветствовали их.
— А, Силантий Мякинный, Рыжичек! Добрый вечер.
— Бог с вами! — ответил Силантий.
Низкорослый человек сбросил на пол узел, причем в нем зазвенело словно оружие.
Присутствующие встали с лавок и увидели несколько кинжалов, сабель, кунтушей, желтых сапог — словом, полных облачений нескольких польских жолнеров.
— Сколько же? — спросил высокий дородный купец с окладистой черной бородой.
— Три! — ответил названный Рыжиком. — И с прежними восемь. Этого я в кружале взял: упился лях проклятый, вышел, а я насел. — Он откинул алый жупан и поднял желтый, после чего сказал: — А этого пса со стражи снял, на валу стоял и заснул; этот тоже: слышу, кричат за рядами, а вчера под вечер я пошел — глядь, лях девку обнял, да и тащит. Ну, я его прикончил. А она нашего Петра Смородникова питомкой оказывается. Ну, вот и три!
— Да Митька сегодня двух доставил. Так и набирается! — сказал тот же дородный купец. — Теперь у нас уж три полсорока облачения. Ну а ты, Силантий?
— Я что? Встретил тут земляка, — мрачно ответил Силантий, — а у него тута двор с извозчиками на примете. Ну и обещал говорить им против ляхов.
— Ну и то слава Богу! А я скажу, что из Ярославля мне привезли тридцать мечей и сорок пищалей! — сказал молодой мещанин.
— Будет им потеха! — засмеялся дородный купец. — Потиху, потиху, а потом и покажем им. Только
