— Вот диво! — сказал он. — Бей!
Испуганные поляки заметались. Воин бросился на Ходзевича и страшным ударом рукоятки меча свалил его на землю. Кругом кипела сеча, и кучка поляков не могла более сопротивляться русским.
Воины уже тушили пожар, а Пашка радостно сказала их начальнику:
— Спасена, спасена!
— Или ты — тоже девка? — спросил он.
— Девка, девка! — ответила Пашка. — Мы уже два дня как по церквам от поляков прячемся.
Воин вдруг вскочил на ноги.
— Да не Пашка ли ты? — взволнованно спросил он.
— А ты откуда знаешь? — удивилась Пашка.
— А это — княжна Ольга? Господи, да как же я-то не признал ее! Ого-го-го! Ой, моя радость! — И волосатый воин, обняв Пашку, поднял и поцеловал ее.
Та вспыхнула от смущения и выскользнула из его объятий.
— Да ты-то кто, что все знаешь?
— Го-го-го! — забыв о бое, весело засмеялся воин. — Я-то — Андреев, друг Терехова, и ищем мы вас почитай полгода.
— Ольга, княжна! — закричала Пашка. — Жених твой здесь! Очнись! — И, не выдержав, она припала головой к груди Андреева и заплакала. Он весь затрепетал от ее ласки. — Уж и натерпелись мы! О Господи!
— Теперь всему конец! — нежно сказал Андреев. — Бог видно, привел меня.
В это время Ходзевич со стоном пошевелился.
— А его возьми! — вдруг переставая плакать, злобно сказала Пашка. — Это — похититель княжны!
— Ой ли? Ребята, вяжи этого ляха! Ну, за мной! Княж ну берите на руки, а я тебя.
Пашка засмеялась.
— Я-то и сама пойду!
Оставив бой, Андреев повел свой отряд назад в слободу, где они на время нашли себе пристанище. Он всю дорогу ухмылялся в свою косматую бороду и искоса поглядывал на Пашку, думая, что на всем белом свете не найти вовек такой красавицы.
Ольга по дороге очнулась. Пашка быстро подошла к ней и стала шептать ей что-то, и вдруг легче козы прыгнула княжна и ухватила за руки Андреева.
— Княжна! — дрожащим голосом произнес он.
— Семен Андреевич! Да въявь ли это? Где Петр? Жив? Я вчера видела его! Ах, и не верю, и сама вижу!
— Все, все живы! Сегодня ввечеру всех увидишь, а сейчас тебя и твою дружку к Маремьянихе доставлю.
— К моей мамке?
— К ней самой; она да Силантий тоже по всей Руси тебя искали. Ишь, — усмехнулся Андреев, — все искали — и Петя Терехов, и князь Терентий, и мамка с Силантием, а Бог привел мне вас отыскать. Ну вот и слобода наша Не обессудь!
Они подошли к крошечной, покосившейся избенке.
Андреев нагнулся, просунул голову в дверь и крикнул:
— Божья старушка, вот двух молодцов привел, приюти их! А мне в бой пора! — И он, смеясь, толкнул Ольгу и Пашку в двери и через минуту услыхал радостные крики Тогда он обернулся к своим молодцам и приказал им. — А этого ляха к нам волоките, да чтобы двое его стерегли, глаз не спущая. Ввечеру увидимся… А теперь в бой!
И он снова повел своих людей в бой с поляками Но с этой минуты всякая суровость исчезла с его лица, и оно сияло такой светлой радостью, что всякий, взглядывая на него, улыбался. Однако его радость не мешала ему быть еще злее в бою, чем пред тем; он врезался сзади в польскую пехоту на Лубянке и соединился с Тереховым, но в то время ополчение Пожарского уже бежало из Москвы, унося своего раненого воеводу.
Эта внезапная удача поляков и пожар Москвы произвели гнетущее впечатление на защитников Белокаменной. Мрачные и унылые возвращались в свою слободу князь Теряев-Распояхин, Терехов, Андреев и купцы Стрижов и Кузьмич. Рядом с ними шагал и Силантий Мякинный, держа под мышкой свой огромный окровавленный меч, а сзади длинной вереницей шли усталые воины. Кругом на площадях и улицах среди дымящихся развалин виднелись трупы поляков и русских; со стороны Замоскворечья огромным костром пылала Москва, и опять зарево пожара обращало ночь в ясный день.
— Пусть горит огнем Белокаменная, — пророчески сказал князь Теряев. — Это только на погибель самих же ляхов; в последний раз ликуют они, поганые. А я Богом и Пресвятой Троицей клянусь, что не оставлю меча, пока эти негодники у нас будут.
— И мы тоже! — воскликнули все.
— Горько только, что теперь они снова верх взяли, — добавил Стрижов.
— Говорю: это — последнее их ликование! — повторил Теряев.
Они вошли в ставку, которую временно устроил в слободе князь Теряев. Усталые, голодные, они поставили мечи в угол избушки и сели за стол. Слуга князя, все тот же Антон, быстро поставил на стол еду и мед, и все торопливо стали утолять свой голод.
Когда все насытились и нацедили меда, Андреев окинул всех ликующим взором и сказал:
— Ну а теперь, когда на время ратные дела в сторону, поведаю я вам великую новость!
Терехов сидел безучастно, нахмурив брови и подперев голову руками. Князь Теряев пытливо посмотрел на Андреева и спросил:
— Что за новость? Прокопий Петрович подоспел?
— Говорю тебе: ратные дела в сторону, — ответил Андреев, — а радость моя великая. Я самого Ходзевича зацапал!
Терехов вскочил как ужаленный; его глаза загорелись огнем.
— Где он? Куда ты его спрятал? — крикнул он.
Не выдержал и князь Теряев.
— Ну, молодец, Семен! Дай ты мне его, ради Бога, — сказал он, сжимая рукоять поясного ножа.
— Стой, князь, — дрожа, перебил его Терехов, — ты его мне обещал. Семен, где он?
— Постой! — остановил его Андреев. — Разве все это? Я, Петя, и княжну нашел.
— Ольгу! — закричал Терехов и, побледнев, опустился на лавку.
Теряев вскочил, потом сел снова и сказал с упреком:
— Зачем ты ему так сразу!
— Ну, с радости не умрет! Дай ему меда!
— Где она?
— У Маремьянихи.
Силантий сорвался с места и как ураган вылетел из горницы.
Терехов тоже очнулся и, оттолкнув чару с медом, бросился тоже к дверям. За ним побежали Андреев и Теряев.
— И Пашка с нею! Вот девка! — радостно крикнул по дороге Андреев.
Между тем Маремьяниха, увидев Ольгу, чуть с ума не сошла от радости. Она целовала ее, обливая ее лицо слезами, потом бросилась целовать Пашку и все время говорила без умолку и про свою радость, и про былое горе, и про Терехова, и про князя, а потом снова целовала и нежно ласкала Ольгу.
Княжна расслабла от счастья. Она лежала, полузакрыв глаза, улыбка счастья озаряла ее лицо, и она время от времени шептала:
— Мамушка, да въявь ли это?
— Въявь, мое дитятко, въявь, мое золото! — с плачем говорила Маремьяниха.
Ольга снова закрыла глаза, говоря:
— Ну, рассказывай еще что-нибудь. Паша, ты здесь?
— Где же быть мне?
