поступить и с ними, и с чехами, и со словаками правительство Бенеша. Но мы не оставим…»
«Однако, хромоножка, ты боишься советских бомбардировщиков, хоть и грозишь ввести свои танки «для защиты Европы от красной заразы»», — подумал Гофман, еще покрутил ручку настройки и поймал, наконец, свою волну: по радиостанции Коминтерна выступал Климент Готвальд. «Если на нас нападут, — Гофман напрягся, сейчас волну начнут глушить. — Если мы будем защищаться, мы не будем одиноки. От Чехословакии требуют сейчас того, что можно требовать только в случае проигранной войны. Но ведь нас заверяют, что ни один политик в Европе войны не желает. Нас заверяют, что агрессивные акты Германии — всего лишь миротворческие шаги, что политика Англии и Франции совместно направлена только на сдерживание европейского конфликта. Позвольте спросить, кто же из европейских народов находится в конфликте друг с другом? Вы не найдете ответа, кроме того, что фашизм Германии ищет повода для конфликта с любым из своих соседей… Но есть великая справедливая сила, Советский Союз, который…»
Гофман слушал Генерального секретаря КПЧ и думал о странных ветрах истории, которые издавна противоборствуют над серединной землей Европы — Чехией, Словакией, Моравией, Судетами. Чехам ли не знать, что такое зависимость от иноземцев?! Совсем недавно, после распада Австро-Венгерской монархии, Чехословакия обрела собственную государственность. Через века обрел свои границы, свой флаг и герб народ, давший миру первый университет, первую печатную книгу, первые часы, первый микроскоп… Ян Гус, Ян Жижка — знамена первой европейской революционной мысли! И снова над этой землей нависла тень раздела, тень зависимости.
Снизу раздался звонок. Гофман с досадой выключил приемник. После возвращения из Испании Гофман чувствовал за собой двойной надзор — и со стороны властей, и со стороны боевиков Генлейна, крутились они вокруг и его дома, и его клиники. Спускаясь по лестнице, заглянул в декоративное оконце, закрытое цветным стеклом — человек у двери показался совершенно незнакомым.
Гофман открыл дверь и отпрянул. Перед ним стоял Дорн. Он был в штатском и один.
— Доктор Гофман? — Дорн приподнял шляпу. — В клинике имени академика Бехера мне порекомендовали проконсультировать у вас мой ревматизм. — Немец решительно перешагнул порог.
— Войдите, — невольно отступив в сторону, отозвался Гофман. «Вот, стало быть, как… Недавний инструктор франкистов теперь инструктирует генлейновцев… Ясно, — со злостью подумал Гофман, — он пришел не с ревматизмом. С провокацией? Что бы ни было — прежде всего помнить: в доме раненый…»
Вошли в кабинет, Гофман принялся сосредоточенно мыть руки.
— Ну что ж, раздевайтесь, — бросил «пациенту».
Дорн проделал это со сноровистостью солдата.
— Какие именно суставы беспокоят вас?
— Ноги. Колени в особенности.
Гофман долго сгибал и разгибал тренированные ноги Дорна. Потом взял фонендоскоп, выслушал сердце, тронул лимфоузлы…
— У вас нет ревматизма, одевайтесь. У вас вообще нет никакого заболевания опорно-двигательного аппарата.
— Вы располагаете временем? — осведомился Дорн, словно врачебное заключение его не касалось.
Гофман прикинул — после укола механик будет спать еще минут пятьдесят.
— Присядем? — спросил Дорн.
— Вы пришли, чтобы продолжить тот допрос в Севилье?
— Хотел бы немного напомнить о нем. Главное — спросить, как вы добрались на родину? Все было гладко?
— Мой побег отразился на вашей службе?
— Нет. После того как мы расстались, я уже не отвечал за вас. Меня интересует, насколько вам помог мой друг Фернандес? Помните красивого офицера-франкиста? Но он не франкист. И даже не испанец.
— Уж не хотите ли вы сказать, что и вы не немец?
— Может быть, — уклончиво ответил Дорн. — Но главное, хочу вам сказать, что ваш побег был бы невозможен без моей помощи и помощи моих друзей. В частности, Фернандеса.
— И теперь я должник СД и должен выполнять ваши указания? — с ненавистью спросил Гофман.
— СД вы ничего не должны. Но я надеюсь, на мою просьбу вы откликнитесь. Тем более она вполне в русле ваших убеждений и интересов. Дело в том, — начал Дорн, — что скоро к вам на лечение приедет профессор Дворник из Праги. — Гофман глянул тревожно, Дорн понял, он не ошибся, Гофман знает профессора не только по истории болезни, вероятно, знает кое-что и о политической его деятельности. — Приедет он сюда, — продолжал Дорн, — из Вены. В Вену же он прибыл из Лондона, перед этим был в Париже. Насыщенный круиз для немолодого нездорового человека. Утомительный. Видно, любовь к родине дает ему силы. Однако… Не слишком удачно проходит миссия господина профессора. Я не знаю, что скажет профессору Дворнику канцлер Шушниг, с которым он должен встретиться в Вене, но знаю, что в Париже и Лондоне профессор выслушал многих популярных и непопулярных политиков, однако не услышал от них ничего конкретного относительно дальнейшей судьбы вашей родины, пан Гофман. Я же могу сказать конкретно. Новости совсем свежие. Только что из Берлина. Аншлюс Австрии произойдет не позже пятнадцатого марта с добровольного ли согласия австрийского правительства, насильственным ли путем, сути не меняет. План «Отто», как кодируется захват Австрии рейхом, будет претворен в жизнь. Как только немцы войдут в Вену, Генлейн прекратит пустопорожние разговоры о свободе нацистской пропаганды и частичной автономии. Речь сразу же пойдет об аннексии чешских Судет в пользу рейха. Шушнигу уже вряд ли поможешь, а вот Дворнику…
— Не понимаю, зачем вы говорите это мне? — нервозно перебил Дорна Гофман.
— Не все сразу. Итак, профессор Дворник приедет к вам в тяжелом состоянии…
— Как врач я приложу все усилия, чтобы помочь ему, — пробормотал Гофман.
— Профессору Дворнику следует облегчить не только самочувствие, но и задачу, полученную от правительства. Кстати, о ее содержании вы вполне можете узнать по своим каналам. — Дорн выделил голосом слово «своим». — Только не говорите, что вы пацифист-одиночка.
Гофман промолчал. Его удивило, что Дорн, видимо, знает о его вступлении в КПЧ.
— И поэтому я попрошу вас проконсультировать еще одну пациентку. Проконсультировать, принять на лечение и сделать так, чтобы она не только познакомилась с Дворником, но и сдружилась с ним. Кстати, она действительно очень больна. У нее действительно тяжкое заболевание, как вы говорите, опорно- двигательного аппарата. — Дорн недобро глянул. — После того как к ней применили средства устрашения в гестапо… Я надеюсь, вы не откажетесь осмотреть эту даму ввиду ее политической неблагонадежности? Ее зовут Ингрид ван Ловитц, сейчас она вынуждена проживать в Швеции.
— Я должен стать вашим осведомителем? Что сказал профессор вашей, видимо, бывшей подследственной и что она ему ответила? — глухо спросил Гофман. — Я только врач.
Гофман с вызовом смотрел на Дорна.
— Вы слишком долго молчали для такого банального ответа, доктор Гофман. Ингрид ван Ловитц никогда не была моей подследственной. Правда, — Дорн помедлил, но все же сказал, — в свое время мы с ней вместе находились под следствием. Но как видите… Как утверждают опытные игроки, новичкам всегда везет. Мы тогда были новичками, и нам повезло — мне и фрокен Ингрид… А сейчас в Швеции она служит управляющей лесопильной фабрикой, которая принадлежит мне. Поэтому я вполне могу назвать фрокен своей сотрудницей. И повторяю, далеко не в сфере службы безопасности.
«Пусть понимает как хочет, — решил Дорн. — Пусть думает, что за новички и что за игра, в которой им повезло… Да так крупно, что удалось уйти из гестапо, оказаться в мундире СД, держать свою сотрудницу подальше от границ рейха и, наконец, устроить побег ему — интербригадовцу-антифашисту Гофману».
Взгляд Гофмана стал напряженным.
— Платить за лечение Ингрид ван Ловитц буду я. — Дорн вынул из внутреннего кармана конверт с деньгами, положил на рабочий стол Гофмана. — Ну, а теперь основное. Я хочу, чтобы вы, именно вы, активный антифашист, уже сражавшийся с фашизмом, сказали профессору Дворнику следующее.
У Гитлера существует план «Грюн», который предусматривает несколько вариантов захвата
