Понимаете, оказывается, такие вещи, как производительность, себестоимость продукции, экономия энергоресурсов… Все это, конечно, желательно, но… Охранные системы нынче идут 'на ура'. Системы блокировки опасного (особенно – огнеопасного) оборудования – «улетают». Никто не хочет отдуваться перед прокурором в случае чего…
Удивительно, но самым доходчивым аргументом в разговоре с клиентом становится: 'Вы же не хотите, чтобы в случае сбоя системы вот этот агрегат пошел «вразнос»? Если поставите систему от …., то это может произойти'. Всё. Антипиар конкурента? Может быть… Но если это правда, то можно просто замолчать и ждать. Пройдет несколько минут, и клиент задаст вопрос: 'А почему вы уверены, что с вашей системой такого не случится?' Теперь можно вести нормальный диалог, цель которого – вселить в покупателя чувство безопасности и защищенности, которое принесет ему наша продукция. Ну любит народ, чтобы его сначала напугали, а потом чтобы случился 'хеппи-энд'.
АНАЛИЗЫ: Без масла
Летом 1991 года, когда я доучивал органическую химию, а Михаил Сергеевич Горбачев отдыхал на даче в Форосе, скоропостижно скончался Союз Советских Социалистических Республик [Свидетельство о смерти оформили через полгодика]. Тогда же вместе с другими советскими институциями завершилось и такое уникальное явление, как «советская наука». Уже к моменту окончания университета на коридоры научно-исследовательских институтов опустилась благословенная тишина. Там, куда не ступила нога казино или не укоренились нарождающиеся олигархические структуры, перестала журчать вода, гореть свет, поник голубой цветок природного газа…
Помню, в 1995-м знакомые аспиранты запитывали лабораторное оборудование от «колючки» [У них под окнами как раз проходил охранный периметр, а с него напряжение не сняли]. Ну и сотрудники, конечно, помыкавшись, разбрелись от парадного подъезда. Часть осталась дожидаться пенсии, часть отправилась на Запад, часть обеспечила кадрами нарождающийся банковский и финансовый сектор, многие, как это принято теперь называть, надышавшись свободой [Что-то я ее не припомню], сгинули в водоворотах рыночной экономики. Так мы приобрели уникальный опыт – пережили конец науки в отдельно взятой стране.
Конечно, на момент кончины СССР я был еще молод, но все-таки могу засвидетельствовать, что большого горя никто не испытал. Не было даже символического траура. Научные сотрудники в массе своей не утратили аппетит и не впали в черную депрессию. Несмотря на отсутствие финансирования, наблюдался даже некий научный ренессанс, всплеск инициативы и творчества. Отчасти потому, что у нас была надежда на светлое будущее, у нас был миф о самоокупаемости.
На качественном уровне многие научные сотрудники, из естественников, полагали, что мы – часть технологической цивилизации, неотъемлемым компонентом которой являются научные дисциплины, прикладные и фундаментальные. Они питают массовое производство, служат источником новых фундаментальных, а затем и прикладных знаний, которые рано или поздно реализуются в виде полезных, облегчающих жизнь вещей. Пока будет жить технологическая цивилизация с ее массовым производством, ученые всегда смогут рассчитывать на свой кусок пирога на этом празднике жизни. Более того, в нашей среде многие огорчались, что функция питания производства не выполняется надлежащим образом. К середине семидесятых годов сроки внедрения технологических новаций в плановой экономике СССР стали превышать таковые на свободном капиталистическом рынке. К началу 90-х отставание уже составляло «разы», стало очевидным, что Запад уходит в отрыв.
В том, что сложилась такая ситуация, справедливо винили советскую систему управления тогда еще народным хозяйством. Предполагалось, что освобожденная капиталистическая инициатива приведет к резкому росту инноваций в производстве и, следовательно, к росту востребованности научного труда. Тогда-то и заиграют любовно накопленные стопочки свидетельств об изобретениях и рацпредложениях. На полтора миллиона научных работников в год выдавалось почти пять миллионов свидетельств об изобретениях и рацпредложениях (по данным до 1987 г., [1]) Для сравнения, в 2005 году Роспатент выдал 19,4 тысячи документов, подтверждающих право собственности на изобретения [2][]. Не заиграли!
Справедливости ради надо сказать, что научное сообщество того времени сделало героическую попытку собственными силами внедрить невостребованный прежде интеллектуальный запас в массовое производство. По воспоминаниям (и не только моим), в среднем на одну лабораторию приходилось как минимум одно малое предприятие, внедряющее накопленные научные знания в существующие и новые технологические цепочки. Сил и труда, а также инициативы и творчества в эти малые предприятия было вложено колоссальное количество. Практически никто из их создателей не добился успеха, если не начал торговать секонд-хэндом [Китайского барахла еще не было] или не подсел на трубу. Так или иначе, но самоокупаемость науки не наступила.
Когда большинство попыток реализовать себя в сфере науки и высокотехнологичного производства провалилось, активная часть научного сообщества двинулась по другим, не столь общественно полезным путям: эмиграция, смена рода деятельности и др. Время стремительных перемен, вообще говоря, к рефлексии не располагает. Однако ошибки, которые не были осмыслены, имеют тенденцию к повторению. В свое время работу над ошибками мы не провели [Это ничего, что я высказываюсь за все научное сообщество?], что уж теперь удивляться. В прошлом году опять сошлись '…вода и камень, стихи и проза, лед и пламень…'. Минобрнауки в очередной раз пытается реформировать РАН. Наблюдая за дискуссией [С крайними точками зрения можно ознакомиться, например, в [2]], я для себя отметил, что Академия (а ее позиция мне близка) использует весьма узкий набор аргументов в подтверждение своей общественной полезности. В основном эксплуатируется то же представление о необходимости науки в цепочке технологического производства, что и в девяностые годы. То есть мы вновь апеллируем к окупаемости науки.
В некоторой степени представление о «самоокупаемости» научного труда стало обезоруживающим фактором для научного сообщества 90-х. По крайней мере, для естественников и инженерного корпуса. Битва за ресурсы со стороны ученых протекала исключительно в виде обещаний технологического прорыва, который вот-вот выведет Россию в число технологически развитых стран. Кстати, и сейчас подход в целом не изменился [Последний раунд – выделение средств на развитие нанотехнологий – можно было наблюдать совсем недавно]. Как оказалось, эта позиция довольно уязвима:
• Ценность научного труда как общественного достояния заменяется ценностью отдельных прорывных технологий, что разрушает научную корпорацию, превращая научное сообщество в сборище нещадно конкурирующих группировок.
• Целевое финансирование вызывает соблазн сэкономить на непрофильных научных направлениях.
• Требуется быстрый результат, а стратегическое планирование, соответственно, не требуется.
• Фундаментальная наука и высшее образование оказываются за бортом, в силу ориентирования на быстрые проекты.
• У правительства появляется соблазн спихнуть финансирование науки на промышленность.
Итак, научный капитализм пришел. А вместе с ним возникает тип ученого-капиталиста. Пока миру явлены венчурные ангелы (в наших краях практически не встречаются) и гибрид ученого и шоумена – человека, гастролирующего по планете в поисках грантов. Это лишь первые этапы, что будет дальше? Какова предельная форма, каков вид совершенно-либерального 'экономического животного', пасущегося/охотящегося на поле децентрализованной науки?
Для ученых, окучивающих группы товаров с годовым объемом рынка за 100 млн. долларов, возможно, сохранится прежний уклад. Будут жить на ежегодные гранты в 100—500 тысяч долларов. С десяток приборов и человек двадцать персонала. Однако таких коллективов будет сравнительно немного (в РФ меньше тысячи).
Более бедные в коммерческом отношении ниши требуют более шустрых особей. Лабораторию содержать уже накладно (самый дешевый прибор – от 10 тысяч баксов, плюс помещение, зарплата, коммуналка…). Следовательно, работать здесь может одиночка или член децентрализованного коллектива. Экспериментальные работы ведутся на арендуемом оборудовании, но упор делается на численное
