существовало. Шестьдесят четвертый гвардейский, потеряв в атаке два танка и шесть бэтэров, устремился вперед, в тыл второго танкового корпуса СС.
— Так, говорите, документов никаких нет?
— Так точно, товарищ Сталин!
— А представление на Героя есть?
— Так точно, товарищ Сталин!
— А это какой Первушин? Тот, который Манштейна в плен взял?
— Так точно, товарищ Сталин!
Пауза. Синий дымок из трубки.
— Я полагаю, что героизм проявляет человек, а не его документы, верно?
— Так точно, товарищ Сталин!
— Я думаю, что генерал-майору Первушину нужно выдать новые документы. И присвоить звание Героя. Вы согласны?
— Так точно, товарищ Сталин!
Разведрота второго танкового корпуса двигалась по рокаде. Капитан Первунов высунулся из люка по пояс и напряженно вглядывался вперед, отчаянно пытаясь проникнуть взглядом за пелену тумана, укутавшую дорогу непроницаемым покрывалом. Внезапно «тридцатьчетверку» сильно тряхнуло, и Михаил Первунов услышал, как матерится прикусивший язык наводчик.
— Стой, мать твою!
Танк мгновенно замер, точно встретив надолб. Капитан, худощавый и малорослый, носивший у солдат прозвище «мыша», умел быть грозным и требовательным.
Первунов недоуменно крутил головой. Что-то изменилось, но понять, что именно, он не мог. А что-то ведь изменилось…
— Че чилось? — рядом тормознул дозорный БА-64, и оттуда чертиком из коробки вынырнул лейтенант Черемисов. — Куда это мы заехали, товарищ капитан? — Лейтенант втянул длинным носом воздух и удивленно мотнул головой. — Войной не пахнет.
Первунов вдохнул полной грудью. Черемисов был и прав и не прав. Все-таки в воздухе чувствовался запах развороченной земли и чуть-чуть крови, но вот выхлопами, кордитом, гарью — этими неизбежными спутниками воюющего человека — не пахло совершенно. И еще: где-то неподалеку, надрываясь, истошно голосили петухи — то, чего в их районе уже месяца два как не было да и быть не могло.
— Михалков! Михалков, зараза, ты куда нас завез?
Сзади сгрудились два ротных «Доджа» и шесть «GMC», которые подперли трофейный «ганомаг», пяток Т-70 и столько же Т-34. Из машин высовывались бойцы, но вопросы задавать не торопились: «мыша» может и врезать за глупые разговоры. Куда запропали остальные машины, было не ясно.
— Связи нет, товарищ капитан. Причем так нет, как если бы ее вообще нигде не было. Эфир чист.
Сдвинув фуражку на лоб, Первунов задумчиво почесал затылок. Связи нет. В районе их дислокации компас бессмыслен, показывает направление не на север, а на могилу пресловутой бабушки швейцара. Дорогу, конечно, можно бы привязать к карте, но только дорога такая… странная, в общем, дорога. Была обычная грунтовка, а теперь щебенка…
— Семичасный! Взял шестерых и в поиск! Шевелись, бойцы. — Капитан закурил и повернулся к политруку Грановичу: — Что скажешь, комиссар? Давай, ты ж у нас образованный, может, что и объяснишь…
— Не знаю, Михаил, — старший лейтенант озадаченно потер переносицу. — Похоже, словно нас в тыл как-то занесло. Только как и куда — наука этого пока объяснить не может.
— Спасибо за ценные сведения, Алексей. — Первунов щелчком послал окурок в придорожные кусты. — Тогда хоть как сориентироваться — подскажи.
— А вон у него спросить. — Гранович махнул рукой вперед, туда, где из тумана показался силуэт всадника.
Командирский Т-34 двинулся вперед, пофыркивая двигателем и лязгая траками. Навстречу ему неровным шагом шел конь, покрытый расшитым чепраком. На седле мотался из стороны в сторону человек в странной, яркой одежде.
— Мамочка родная, гусар, — ошарашенно произнес сидевший позади башни Гранович…
Первунов вместе с Грановичем подбежали к всаднику. Конь послушно остановился, и седок что-то забормотал, так и не открывая глаз на залитом кровью бледном лице под черным гусарским кивером.
— Чего говорит? — деловито осведомился капитан. — Не по-русски и не по-немецки.
— По-французски, — Алексей прислушался, — Натали какую-то вспоминает, просит, чтобы она ему простила за Полину и сына берегла.
— Француз, стало быть?
В этот момент раненый приоткрыл глаза и отчетливо произнес:
— Скачите к генерал-аншефу, его высокопревосходительству Барклаю-де-Толли. Генерал Дохтуров просит сообщить, что неприятель обходит крупными силами, — голос опять понизился до слаборазборчивого шепота, человек начал заваливаться набок, — имея намерение нанести удар в тыл отходящей армии. Вот пакет…
Первунов и Гранович подхватили убитого гонца и бережно опустили тело на землю. Молча переглянулись. Политрук аккуратно отогнул край шитого мишурным шнуром доломана и достал испятнанный бурым пакет с сургучными печатями. Вопросительно взглянул на капитана.
— Вскрывай, — почему-то шепотом произнес Первунов.
Сломав печати, Алексей быстро развернул лист и побежал глазами по ровным рукописным строчкам. Украшенные завитушками буквы прыгали и сливались в слова старой орфографии: «…обнаружил казачий разъезд сотника Маркова-второго… противник, силами до тридцати линейных и семи легких батальонов, сорока эскадронов при 50 орудиях… принял смерть за Веру и Отечество, пытаясь задержать… 5-й егерский полк рассеян, а Полтавский линейный отступает в беспорядке… если помощь не придет, то Смоленск удержать не имеется никакой возможности… буду принужден оставить лазареты и магазины… умоляю, Ваше высокопревосходительство, предоставить
