потом отпущен на свободу. После этого он приказал арестовать своего лучшего друга и соратника Александровского, с которым работал в течение нескольких лет. Перед тем как Александровского увели на расстрел, Дзержинский обнял его. Для него идея значила больше, чем человеческие чувства. Десять минут спустя Александровский был расстрелян.
Чтобы отвести от себя подозрения, я каждый раз, приезжая в Москву, останавливался в гостиничном номере Дзержинского, но все равно меня беспокоило, что такая привилегия могла кому-то показаться странной. Мои отношения с Дзержинским могли стать предметом расследования, в результате которого выяснилось бы, кто я такой на самом деле.
Мой знакомец по Варшавской крепости не рассказал ни одной живой душе о том, что когда-то я был царским следователем. Однажды вечером я случайно задержался из-за длительного допроса, который мне разрешили провести в здании ЧК. Неожиданно мне навстречу попался комендант ЧК, неуклюжий великан, бывший оружейный мастер с Урала. Он был не совсем трезв и, слегка покачиваясь, протянул мне бумагу:
— Эй, товарищ, ты в очках, значит, наверняка человек ученый, да? А я всего лишь простой рабочий, без очков. Посмотри, я правильно написал донесение?
Мельком просмотрев бумагу, я понял, что это докладная записка о масштабной операции, которая будет проводиться завтра рано утром в Москве против врагов Советов. Я был как на иголках, пока читал этот документ. Мне пришлось одновременно убеждать оружейника в том, что он хорошо справился со своей работой, и запоминать несколько десятков фамилий и адресов, из которых мне были известны лишь несколько, чтобы предупредить этих людей о грозящем им аресте.
Это мучение продолжалось полчаса. Я дважды прочитал список и, насколько это возможно, запомнил фамилии, после чего незамедлительно покинул здание ЧК, разыскал своего брата и сказал ему, чтобы он предупредил членов организации. Мой брат жил далеко, и когда я добрался к нему, было уже два часа ночи. Он предупредил об опасности всех наших друзей, но к восьми часам утра все же большинство из тех, чьи фамилии значились в списке, были казнены.
ИЗМЕНА
Однажды утром мне прислали в помощники двух дворников. Фамилия одного была Горин, другого — Филиппов. Они были ужасно похожи на персонажей комедии Шекспира. Однако мне было не до веселья. Это была странная парочка, но у них хватило бы сообразительности понять, чем я занимаюсь. К счастью, у них было так много собственных забот, что практически не оставалось времени задумываться о моих поступках.
Тем не менее, моя жена и я были начеку. Я никогда не держал что-либо изобличающее меня в своей комнате: никакого оружия, бомб, документов, фотографий, фальшивых паспортов, фотоаппаратов. Все это было спрятано в тайнике под подоконником в комнате моей жены, чтобы в случае опасности она могла выбросить все эти вещи в соседний двор. Документы были подвешены на тонкой веревке в печке. Рядом лежали ножницы, чтобы в случае опасности перерезать эту веревку: документы упадут в огонь и сгорят.
Я видел свою жену только на работе. Никто даже не подозревал, что мы были женаты. Я так сурово обращался с ней в присутствии посторонних людей, что она часто начинала плакать. Ей это прекрасно удавалось.
Однажды я по ошибке обратился к ней на «ты» в присутствии этих негодяев Горина и Филиппова, но спас положение тем, что обратился на «ты» и к ним.
Конечно, мне было не легко осуществлять свою тайную деятельность. Я скрупулезно анализировал полученную информацию и через агентов переправлял данные генералу Алексееву на юг России. У меня было шесть тысяч фотографий агитаторов, политиков, коммунистов; на каждого агента я составил небольшое досье: его национальность, профессия, пребывание за границей, наличие родственников, связи за рубежом, знание иностранных языков, маршруты и документы, используемые во время поездок.
Между тем я начал все чаще испытывать чувство подавленности и подготовился к возможному бегству. В качестве меры предосторожности я оформил жене и детям украинское гражданство и отправил их в Киев, снабдив фальшивыми паспортами. В моей комнате наготове лежали документы и одежда священника из Позена. В сентябре 1918 года меня познакомили с офицером лейб-гвардии, заслуживавшим полного доверия. В мой кабинет он вошел в гражданской одежде, когда я был один.
— Нас двенадцать человек, — сказал он. — Мы хотим бежать в Мурманск. Вы поможете нам?…
— Сразу двенадцать человек? Вы хотите слишком многого, — возразил я. К этому времени я успел научиться осторожности. — Это сразу бросится в глаза! Лучше всего ехать отдельно друг от друга в качестве моих товарищей, представителей Центральной следственной комиссии.
— Конечно, мы поедем по отдельности, если вы считаете, что так будет лучше. Могу я получить двенадцать паспортов для выезда за границу? — настойчиво спросил офицер.
— Я с удовольствием помогу вам. Назовите фамилии ваших друзей.
— Простите, но я не могу сделать этого, я их не знаю. Дайте мне двенадцать чистых бланков, и я гарантирую, что они будут использованы только по назначению.
Я передал ему двенадцать незаполненных номерных бланков. Неделю спустя в шесть часов утра раздался звонок в дверь моей квартиры. На пороге стоял незнакомый мне человек.
— Позвольте мне войти, — попросил он и тут же очутился в моей спальне.
— Кто вы? — спросил я незнакомца с некоторой тревогой.
— Не важно. Меня прислала жена французского капитана. Она работает на телеграфе, и ей удалось перехватить вот эту телеграмму.
Он показал мне телеграмму, адресованную военному комиссару Позерну в Петрограде: «Установите личность председателя Центральной следственной комиссии Союза коммунистов Северного округа Болеслава Орлинского, который снабдил шпионов фальшивыми документами…» Затем следовали номера паспортов, которые я передал двенадцати офицерам-гусарам для пересечения границы, а также их фамилии.
— Но это еще не все, — продолжил посланец. — Из другой телеграммы мы узнали, что эти господа прибыли на границу в шинелях, под которыми на них были мундиры с эполетами и орденами. Естественно, их тут же арестовали. Семерым удалось устроить побег, но двое из них были убиты. Я должен был предупредить вас, так как через час телеграмма будет доставлена, и это, сами понимаете, конец.
Я буквально кожей почувствовал нависшую надо мной угрозу. Было понятно, что пришло время покинуть негостеприимный Петроград. Я поблагодарил своего незнакомого друга и поспешил на службу. Какие неприятности ожидали меня там?
В моем кабинете находились председатель следственного суда и двое моих коллег, которые лихорадочно рылись в моих служебных бумагах. Не было сомнения, что они искали номера двенадцати паспортов. Следовательно, они уже получили телеграмму.
— Товарищ Орлинский, пожалуйста, подождите немного в приемной. Нам нужно обсудить партийный вопрос, вскоре мы присоединимся к вам.
Пошел ли я в соседнюю комнату? Не то слово. Я буквально выкатился в нее, а затем по коридору и вниз во двор. Но это оказалось сделать не так-то просто. В семь утра дверь еще была закрыта. Стоило ли звать привратника и возбуждать в нем подозрения? Нет. Вернуться назад? Тоже невозможно. Ждать здесь, пока меня не найдут? Тогда завтра со мной будет покончено. Нет уж, спасибо. Я вышиб стекло в двери и вылез наружу через образовавшееся отверстие.
Я бежал по пустынным улицам к центру города, к набережной, в маленький двухэтажный дом. Накануне я все подготовил на случай внезапного побега, и это здание просто идеально подходило для подобных целей, Нет ни привратника, ни консьержки и, кроме меня, всего один жилец, мой друг, поляк, управляющий богатого фабриканта.
В одно мгновение я побрился и переоделся католическим священником. Поразмыслив, решил, что в этой одежде меня никто не узнает и я смогу предупредить своих верных друзей о побеге, чтобы они спокойно могли продолжать работать. Как только стемнело, я начал спускаться по лестнице и вдруг заметил в сумраке какую-то фигуру. Самое главное — не показывать страха. К тому же я изменил свою внешность. Кто может узнать меня без бороды и очков в таком облачении? Даже моя собственная мать не узнала бы в этом дрожащем человеке своего сына. И все же береженого Бог бережет! Я, крадучись, вернулся в свою
