к злополучному письму. Более того, они провели свое негласное расследование, результаты которого подтвердили и в Разведупре Красной Армии, основываясь на сведениях своих секретных информаторов.
Версия отечественных спецслужб выглядела следующим образом. В Риге работала группа русских эмигрантов, возглавляемая бывшим офицером Покровским. Эти люди не раз фабриковали (и довольно качественно) советские документы, продавая их заинтересованным лицам, включая сотрудников английской разведки и Орлова, с которым Покровский поддерживал связь и считался его информатором. Среди покупателей был и бывший генерал Корнев, получивший британское гражданство и обосновавшийся в Лондоне. В конце лета 1924 года он запросил Покровского: не мог бы последний достать большевистский документ, который реально давал бы возможность навредить английской рабочей партии во время предстоящих выборов. Так родилось «письмо Зиновьева». Дальнейшее — дело техники. Конверт с «письмом» направили в советское посольство в Лондоне, уведомив об этом британскую полицию. Та перехватила послание, ознакомила с его текстом специально приглашенных свидетелей, а в конверт был вложен чистый лист бумаги. Курьер доставил предварительно занесенное в реестр «письмо» по назначению. Затем власти потребовали от советских дипломатов сообщить текст зарегистрированной корреспонденции. Естественно, ответные слова о чистом листе могли вызвать только смех. Провокация удалась. А самого Покровского английская разведка, с которой Корнев имел тесные связи, срочно переселили из Риги в Южную Америку.
Так что Орлов в действительности и в этом случае не имел никакого отношения к этой фальсификации. Однако это вовсе не означает и не доказывает самоустранение Орлова с рынка «достоверной документальной информации». Эмигрантское житье, наоборот, подталкиваю и его в эту сферу. Влиятельный в берлинской русской колонии эмигрант С. Боткин описал председателю совещания бывших русских послов М. Гирсе, на наш взгляд, довольно объективно логику поступков бывшего следователя:
«К сожалению, с Орловым случилось то, что часто бывает с тайными агентами, — не имея возможности, отчасти из-за отсутствия материальных средств, добывать верный материал, он стал доставлять сведения, основанные на непроверенных слухах, а, в конце концов, уже под влиянием денежной нужды, он ступил на скользкий путь пользования, а затем, вероятно, и фабрикации, фальшивых документов… Тем не менее, лица, хорошо и давно его знающие, уверены, что его работа никогда не будет на пользу большевикам».
ШУМНЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС
Событие, последствия которого, проявившиеся через несколько лет, стали роковыми для Орлова, фактически привели к полному устранению его с арены тайной борьбы. Произошло это в августе 1924 года. Тогда стало известно, что, уличенный в хищении казенных средств, бежал из советского Полномочного представительства в Берлине и отказался возвратиться на родину сотрудник Михаил Сумароков. Он заранее все обдумал и решил, что с пустыми руками никому не будет нужен, окунется в нищету и закончит свои дни среди бездомных бродяг. Секретные бумаги Полпредства, несомненно, давали гарантии сытой жизни, хотя бы на некоторое время. Крал он документы не один день и в результате туго набил ими огромный чемодан.
Не исключено, что еще до побега Сумароков установил контакт с руководителем частного Информационного бюро, бывшим царским офицером, выходцем из Прибалтики Гаральдом Зивертом, усердно трудившимся для Комиссариата по обеспечению общественной безопасности.
Узнав через свою агентуру о существовании Сумарокова, а вернее Павлуновского, поскольку немецкая полиция уже выдала беглецу новый паспорт на вымышленную фамилию, Орлов решил установить с ним связь непосредственно. Свой план он реализовал, но напрочь испортил отношения с давним партнером Зивертом. За Сумарокова-Павлуновского шла серьезная борьба, ведь он не только доставил советские секретные документы — товар, имеющий солидную цену, но и уверял, что сохранил связи в Полпредстве и среди приезжающих из СССР дипломатических курьеров, разного ранга чиновников и партийных, включая коминтерновских деятелей. Более того, он представился сотрудником советской разведки, службу свою якобы начинал еще в 1918 году у Дзержинского, знал агентуру ОГПУ в ряде стран Европы, не говоря уже о Берлине и здешних эмигрантских кругах. Словом, о таком источнике информации можно было только мечтать.
Прошло некоторое время, сумароковские документы пополнили архивы Орлова, германских и некоторых других спецслужб, отыграли свою роль в антибольшевистских и антикоминтерновских пропагандистских акциях. Заработанные деньги, в отличие от Орлова, Сумароков прогулял в ресторанах с любовницей-немкой и вновь остался без средств к существованию. Работать где-нибудь на фабрике он, естественно, не хотел, а посему избрал для себя путь фальсификатора, что не являлось чем-то исключительным в эмигрантских кругах. Был, к примеру, разоблачен немецкой полицией изготовитель фальшивок бывший летчик Сергей Дружеловский. Он отсидел за свои подделки несколько месяцев в тюрьме, а затем, в результате умелой оперативной комбинации резидентуры иностранного отдела ОГПУ был выведен на территорию СССР и предстал перед судом. На процессе он назвал имена почти дюжины эмигрантов, кои также занимались доходным промыслом — изготовлением и продажей «секретных» документов.
Об Орлове он почти не упоминал, но указал на его связь с польской разведкой. Остальное сделала официальная пресса в СССР и контролируемые Компартией Германии газеты в Берлине.
Резидентура ОГПУ полностью контролировала развитие событий. Ее агент Николай Крошко, прозванный позднее «королем кремлевских шпионов», регулярно изымал из орловского архива конфиденциальные документы, обращая внимание своих руководителей на то, что Орлов не только водит за нос некоторые разведки, но и собирает для коллекции образцы всякого рода фальшивок. Среди последних Крошко обнаружил и сфабрикованные бумаги, уличающие американского сенатора Бора и еще одного его коллегу в лоббировании за крупное вознаграждение принятия решения о признании Америкой Советского Союза.
Кстати говоря, российский историк Борис Старков обнаружил в архиве Президента России направленный в Политбюро документ ОГПУ, подтверждающий, что Бора работал в интересах внешней политики СССР. Информация в отношении сенатора дошла в те годы до Орлова в виде подготовленной в Париже фальшивки и сохранялась в архиве. Как ее предполагал использовать Орлов — неизвестно, а вот Сумароков быстро сообразил и начал искать покупателя. Через третьих лиц он вышел на контакт с американским корреспондентом Книккербокером, но тот особого интереса не проявил. Однако о сделанном предложении рассказал своему знакомому, не зная, естественно, что тот состоит в связи с представителями ОГПУ. Это было недостающее звено в цепи чекистских мероприятий в отношении Орлова. Книккербокеру ненавязчиво порекомендовали разоблачить шайку фальсификаторов — Сумарокова и Орлова. Одновременно в берлинский Полицей-Президиум поступил доклад от монархистов, приверженцев великого князя Кирилла Владимировича. В нем отмечаюсь, что Орлов, будучи последователем франкофила великого князя Николая Николаевича, ведет работу не только по дискредитации кирилловцев — сторонников Германии, но и занимается разведкой в пользу французского генерального штаба.
Так страсть Орлова к пополнению своего архива, фабрикация основанных на ложной информации документов для французской и польской спецслужб, участие в склоках между эмигрантскими группировками создали благоприятную базу чекистской операции. При попытке продать порочащую американского сенатора фальшивку и другие сфабрикованные материалы криминальная полиция арестовала Сумарокова. Вслед за этим был проведен обыск на квартире Орлова, обнаружена часть его архива, а в газетах появились сообщения об обнаружении «фабрики фальшивок». Владельца архива взяли в тот же день.
С марта по начало июля 1929 года длилось предварительное расследование. Советская и германская коммунистическая пресса подняли страшный шум, требуя от властей примерно наказать «фальсификаторов», эмигрантские газеты были несколько сдержаннее, но четко обозначили свою позицию — подделыватели документов действовали только на свой страх и риск, опозорили идейную эмиграцию, и поддержки им ждать не следует. Заметим, что в газетах русского зарубежья тоже работали связанные с ОГПУ люди. Но это к слову, а не в оправдание Орлова. В борьбе с советской властью и Коминтерном он в последние перед арестом годы считал возможным использовать любые методы. На изменение Орловым методов деятельности повлияло раскаяние перед советским судом, расцененное как предательство, давнего знакомого и соратника Бориса Савинкова, исчезновение в России партнера и близкого приятеля Сиднея Рейли, компрометация коммунистами и уход с поста в Государственном комитете по обеспечению общественной безопасности Вальтера Бартельса. И, конечно же, финансовые трудности, далеко не личного характера.
