— Кино в таком случае отменяется. Иду с вами.
— Ты чудный! — восхитилась Руфа, подхватывая Игоря под руку.
— Отдал бы лучше билеты ребятам, — пожала плечами Егорова.
Юля ничего не сказала.
ЛОЖЬ
Так и не спросил Игорь Юлю, что мучило ее в тот день, почему она, всегда такая неугомонная, была молчаливой и грустной.
Допоздна сгружали с машин шершавые светло-серые волнистые листы шифера, укладывали их штабелями. К ночи стал сеяться мелкий дождь, а разгрузка все еще не была закончена: кроме шифера, подвезли щелевые блоки для кладки котельной (их давно ждали).
Игорь шепнул Юле:
— Помнишь «Как закалялась сталь»?.. На узкоколейке. Мы тоже корчагинцы.
Раньше она бы горячо поддержала его, а сейчас только уронила:
— Завтра вставать в шесть… Не выспимся.
Игорь смутно сознавал свою вину перед Юлей. Насмешливо говорил о ней в поезде, а ведь она была тогда такая жалкая на вокзале со своими неопределенными обещаниями приехать попозже. Но все это вчерашний день. Незачем упрекать себя — это какая-то интеллигентщина. Да и откуда Юля может узнать, что он обозвал ее тогда горе-патриоткой?
Через несколько дней Игорь совсем успокоился. Юля опять была с ним ровна. Наверно, оценила самоотверженное его поведение.
В конце недели поселок мылся. После бани в палатках чаевничали. Парни нередко ставили на стол припасенную бутылку коньяка — «Капитана» или «Три звездочки».
На одну из таких субботних вечеринок в палатке землекопов Тюфяков привел Руфу.
В поезде Игорь думал, что Тюфяков и Руфа — муж и жена. Они были неразлучны. Руфа не выходила из того отделения вагона, где ехал Тюфяков. То ласкалась, как кошечка, то дулась, то опять становилась доброй и снисходительной.
Тут уже, на стройке, землекопы говорили, что Анатолий давно просит Руфу расписаться, она не отказывается, но тянет: «Сначала комнату получи».
Говорили, что Тюфяков знал Руфу еще по Ленинграду: он работал плотником хозчасти на том самом небольшом заводе на Охте, где Руфа служила в лаборатории. Она ходила с ним в кино, по воскресеньям ездили на острова или в Петродворец. Сестра у Руфы — врач, человек культурный, да и сама Руфа много читала, некоторые оперы знала чуть ли не наизусть.
В тот вечер Игорь особенно внимательно разглядывал ее. Она брюнетка, но глаза зеленоватые, и это придает ее лицу оригинальность. Нитка красных кораллов выделяется на смуглой тонкой шее. На Руфе узенькая юбочка с бесконечным рядом пуговиц. Пальцы с темно-вишневыми ногтями перебирают струны гитары, с губ слетают знакомые слова эстрадной песенки:
Вся палатка с воодушевлением подхватывала:
Руфин голосок напоминал об огнях Невского, о каменных парапетах набережных, на которых так удобно и покойно сидеть тихим летним вечером, о чернеющей вдали дуге моста, по которой медленно- медленно, словно нехотя, переползает вагон трамвая.
Тюфяков разливал вино. Игорь предложил тост за Руфу. Потом за Ленинград. Потом за будущий город, который они, ленинградцы, построят в горной тундре, подобно тому, добавил он, глядя на Руфу, как наши предки воздвигали прекраснейший город мира во тьме лесов, средь топи блат.
Зеленоватые глаза наградили его ласковым взглядом.
Игоря попросили почитать стихи. Он капризно перескакивал с одного отрывка на другой: «Может, хватит?» А Руфа просила еще и еще. Он подумал, что даже Юля, неизменный слушатель его поэтических опытов, не умела так жадно внимать каждой строчке. Руфе все нравилось, все без исключения!..
Окрыленный успехом, Игорь задумал сочинить «Песню о строителях Крайнего Севера». Три ночи ушло у него на это, благо свет жечь не надо было: ночи все еще стояли светлые. Музыку он взял с патефонной пластинки — мелодия «Стамбула»:
Разумеется, первым делом он побежал похвастаться песней в палатку подсобниц.
Влетел в палатку и увидел, что никого, кроме Руфы, там нет. Девушек, оказывается, срочно послали в песчаный карьер, за десять километров от поселка: там вышел из строя экскаватор, и надо было грузить песок вручную, иначе остановится растворный узел.
— А я на бюллетене, — объяснила Руфа.
Горло у нее завязано, пестрый халатик накинут на плечи. Она гладит, разостлав на столе одеяло.
— Утюг остыл. — Милая, беспомощная улыбка скользнула по Игорю. — Посмотри в печке… жар есть еще?
