…Дома, в Ленинграде, напротив Юлиной кровати висела на стене физическая карта обоих полушарий. Открывая глаза, Юля видела всегда одно и то же: схваченные сеткой меридианов и параллелей зеленые разливы океанов, коричневые жгуты горных хребтов, синие жилы рек. Очертания материков были изучены, как картинки в затрепанной любимой книге. Скандинавия напоминала растянувшегося в прыжке сильного зверя, могучий его хребет щетинился фиордами. Норвегия казалась далекой, сказочной — и вот она тут, рядом.
Вскоре шофер затормозил — дорогу перегораживал полосатый шлагбаум.
Из-за угла деревянного строения вышел пограничник в плаще, с автоматом:
— Документы!
Пограничник неторопливо просмотрел и вернул паспорт и путевку шоферу. С такой же обстоятельностью познакомился с бумагами Антонины Петровны и тоже вернул. Юля протянула ему теплую — хранила на груди — красную книжечку комсомольской путевки и паспорт.
— А пропуск? — спросил пограничник; у него был белый детский пушок на щеках и до смешного белые брови.
— Какой пропуск? Я на Северострой. Путевку читайте!
Белые ребячьи брови пограничника чуть сдвинулись. Он строго проговорил:
— Пропуск в зону. Должен быть пропуск в зону.
Только сейчас Юля вспомнила, что в райкоме перед отъездом были разговоры о пропусках, о том, что стройка недалеко от границы, а представитель треста, с которым она разговаривала на вокзале, ни о чем ее не предупредил. Знобящий холодок прокатился по спине:
— Других документов у меня нет.
— Тогда слазьте, гражданка.
Шофер досадливо сплюнул.
— Может, завалился за подкладку кармана? — посочувствовала Антонина Петровна.
— Не было у меня никакого пропуска. — Юля неумело дернула ручку кабинной дверцы.
— В таком случае и я… — Антонина Петровна вслед за Юлей вылезла из кабины и попросила пограничника помочь им снять чемоданы.
У полевого телефона сидел офицер. Выслушав сообщение часового, он взял Юлины документы и долго их просматривал.
— Почему не прибыли со всей группой?
Юля рассказала о своих злоключениях. Антонина Петровна добавила:
— Неопытная, только из школы.
— Есть постановление, оно для всех обязательно, — сухо возразил офицер. — Придется вам подождать. Документы пока останутся у меня.
Их провели в огороженный дворик, расположенный за строением. Здесь была клумба с выложенной из побеленных камней пятиконечной звездой, несколько деревцев, скамейка.
— Мы с вами, Юля, вроде как арестованы. — В голосе Антонины Петровны прозвучала смешинка.
Юле было не до смеха. Она злилась. Что же это такое? Оставила Ленинград, дом родителей, поскорее хочет попасть на стройку, а тут ее не пускают.
— Эх, сколько еще кругом бюрократизма! — воскликнула Юля.
— При чем же тут бюрократизм? — оставила шутливый тон Антонина Петровна. — Их долг такой: все проверять, ничему на слово не верить.
Она стала рассказывать разные случаи из фронтовой жизни.
— Вот и сейчас мы ехали, и шофер говорил — вы, наверно, пропустили мимо ушей, — зимою здесь нарушители перешли границу. Всех поймали, но двое наших пограничников погибли.
Наконец их позвали в помещение. Тут располагался контрольно-пропускной пограничный пункт.
— Можете ехать. — Офицер протянул Юле документы. — Другой раз так не делайте, товарищ Кострова. На Северострое вас уже из всех списков вычеркнули. Начальник сказал, что не явилась к отходу эшелона.
— Я предупреждала, просила! Да как же это они… — Комок стал в горле.
— Ну вот, — с укоризной сказал офицер, — смелая девушка, без пропуска хотела проехать — и в слезы… Стройте там получше! Сейчас на машину устроим, не огорчайтесь.
И вот они снова в пути — вчерашняя школьница и бывшая фронтовичка. Теперь их везла другая машина, уже не с блоками, а с кирпичом.
Дорога постепенно забирала вверх, на плоскогорье. Все реже попадались деревья, кусты, все чаще скалы с гладкими, округлыми выступами — шофер называл их «бараньи лбы».
Воздух дышал суховатым холодком. В действие вступал закон высоких широт: каждые новые пятьдесят метров над уровнем моря и пятьдесят километров в северном направлении давали климатический скачок. Но начало полярного лета чувствовалось и здесь. Оно напоминало о себе то белыми звездочками цветущей морошки, то неожиданной стайкой птиц — то ли гуси, то ли гагары пролетали над болотистой впадиной.
А то вдруг попадались тонкие белоствольные березки, низко прижатые к земле. Где-нибудь под Ленинградом, в Комарове или Парголове, Юля их не замечала, а тут, в царстве камня, под этим высоким суровым небом, они трогали до слез, словно не деревья это были, а старые милые товарищи.
Слева от шоссе показались два-три барака. В стороне белели палатки. На веревке, натянутой между углом барака и одинокой сосной, ветерок трепал задубевшие сорочки и платья.
— Приехали! — весело сказал шофер.
— Это и есть? — изумилась Юля.
Она заметила, что земля в нескольких местах разворочена, громоздятся штабеля блоков, возле недостроенного каменного здания тяжело рычит бульдозер. И все. Так вот она какая, знаменитая заполярная стройка, о которой столько писали в газетах!
— Двести третий километр, — подтвердил шофер. — Он и есть Северострой!
…Слушай, Юлия: перед тобой простирается древняя-древняя русская земля.
Шоссе ведет к океану, туда, где светло-зеленая волна оглаживает прибрежные камни. Там, среди скал еще можно увидеть остатки варниц и ловчих станов, кресты и надмогильные плиты со словами, писанными славянской вязью. Там еще сохранились полуразрушенные часовни, где молились странники, приходившие сюда, на самый край земной суши, из далекого далека.
Еще гонцы Ярослава Мудрого метили здесь границу Русского государства. Олаф, король Норвегии, скреплял своей подписью договор с Киевской Русью о неприкосновенности этого рубежа.
Здесь, в монастыре, обнесенном бревенчатыми стенами, жили монахи-землепашцы. Когда с моря явились иноземцы и напали на обитель, монахи и все жители поселения — были тут и женщины и дети — дрались храбро, беззаветно и все до единого погибли.
Несколько столетий была оторвана эта земля от родины, но русские люди вернули ее своему государству. Потом новые пришельцы, вооруженные танками и самолетами, попытались снова овладеть нашей далекой северной окраиной. Ты поедешь на побережье, ты увидишь жестокие отметины и зарубки последней войны.
Железобетонные доты. Они остались от захватчиков. Доты врезаны в скалу, в них глубокие ходы сообщения и амбразуры, приспособленные для кругового обстрела. Невозможно понять, как смогли наши герои-пехотинцы и моряки-десантники выбить захватчиков из этих каменных гнезд!
Ты спрашиваешь, как?
Спроси об этом у моря. У той башенки маяка, что венчает гранитный выступ мыса. Спроси безлюдные сопки, спроси дорогу, прорубленную сквозь камни неизвестными героями…
Посмотри на обелиски с пятиконечными звездочками, на высохший дерн братских могил, на самодельные надгробья, где ветры и дожди еще не стерли простые имена и фамилии, с великим тщанием и любовью вырезанные по меди солдатскими руками.
Здесь, под сопками, под озерами, лежит бесценное сокровище. Рудное тело.
Сокровище искали канадцы, которые имели здесь концессию, когда эта земля была в чужих руках. На
