– Значит, у них завтра свадьба… – сказал Севка и снял очки.
– Что? – не понял Терехов.
– Я говорю, свадьба у них завтра…
– А, – расстроился Терехов, – завтра… Мне всякие шуточные плакаты рисовать нужно…
– Это в Олеговом духе, – сказал Севка, – свадьбу в такую пору устраивать. Еще бы с фейерверком.
В голосе его не было ни удивления, ни иронии, не осуждал он Олега с Надей, и все же Терехов проворчал:
– Ну и ничего в этом плохого нет.
– Я разве говорю…
– Ты к ним не заходил? – спросил Терехов.
– Нет. Когда уж тут… – сказал Севка, но сказал так, что Терехов понял – он не заходил вовсе не из-за времени. – Не знаешь, они не обиделись? – спросил Севка.
– Не знаю.
– В сельсовет мне придется их завтра переправлять?
– Наверное. Будет время поговорить.
– Я в кабине молчаливый.
– Ну на свадьбе побеседуешь…
И дальше они говорили вокруг да около, то есть так могло показаться человеку, не знающему их, а на самом деле их слова касались сути, и тем не менее Терехов понимал, что рассеивается иллюзия, которая жила в нем последние дни. Иллюзия эта была порождена ожиданием его с Севкой разговора, и разговор их, считал Терехов, должен был укрепить его в чем-то, помочь по крайней мере обрести ему душевное равновесие. Но так бывает часто, в сегодняшней нашей сумасшедшей жизни неким успокоительным средством представляется радужное событие в будущем, не очень реальное, но обнадеживающее, мысль о нем и на самом деле успокаивает, а когда все же оно происходит, то оказывается, что оно ничего не меняет, да и не могло ничего изменить.
– Слушай, Сев, – начал Терехов, – тут я хотел с тобой поговорить. Только ты пойми меня правильно… Что-то мне не нравится сейчас в Олеге, а что, не уловлю… Будто бы что-то в Олеге происходит, он какой-то напряженный и нервный и чего-то боится и что-то прячет…
Севка встал и принялся ходить по комнате, очки покачивал рукой и был похож на учителя, прогуливающегося между рядов парт, пока его ученики корпят над контрольной по алгебре.
– Он как все, – сказал Севка, – и хорошее и плохое в нем намешано. Судят о человеке по его действиям, а он как все.
– Я и не собираюсь судить его, – нахмурился Терехов. – Но его что-то гложет, и ему, может быть, нужна помощь…
– А тебя ничего не гложет? – спросил Севка.
Терехов промолчал.
– Мало ли какие могут быть причины, – сказал Севка.
Они молчали, и пауза затянулась. Севка присел на свою кровать, а потом и к стенке прислонился, голову откинул и закрыл глаза.
Терехов думал о семье Плахтиных, о своем старшем друге и покровителе Сережке, о том, каким он был отчаянным и пронырливым и какой мог из него получиться разведчик, если бы немцы удержались во Влахерме подольше. Он вспоминал сырой октябрьский день, когда они с Сережкой у села Андреевского наткнулись на тот кривой окоп и в оползавших песочных его боках откопали пулемет, помятые каски и гранаты. И потом, когда Терехов, раскинув ноги, лежал за пулеметом, была вспышка и грохот, и жестокое чувство страха вцепилось в Терехова через минуту. И те пять километров, что он волок на себе Сережку, Терехов все еще верил, что Сережка жив, и у него не было времени плакать. А потом он дал себе слово заменить Олегу старшего брата, он и старался покровительствовать поначалу Олегу, давал по шее его недругам, подсаживал на плот, уберегал его в рискованных затеях… Но дороги их разошлись, Терехов уже тянул лямку взрослой развеселой жизни, а Олег казался ему недосягаемо чистым, похожим на Павлика Морозова или Олега Кошевого, и каким он мог ему быть старшим братом.
Севка же, откинувшись к стене и закрыв глаза, думал о том, как прошлой зимой были они с Олегом в снежном походе на Трол.
В тот поход отправлялись шумно, а готовились к нему не спеша и всерьез. Стояла зима, но не очень уж свирепая, а так, с тридцатью градусами и крупнохлопьим снежком. К самой Трольской горе надо было перевезти из Кошурникова три теплых вагончика и четырнадцать лесорубов во главе с прорабом Кузьминым. Бригаде этой предстояло в трех цивилизованных вагончиках у Трола зимовать в тишайшем одиночестве и валить тайгу, готовить просеку для домиков тоннельщиков и западной пред портальной выемки. Вагончики к Тролу доверили тянуть двум корчевателям, бульдозеру и двум трелевочным, в том числе и Севкиному.
К участникам похода относились с уважением и завистью. Находились охотники отправиться на Трол, обхаживали по этой причине уважающего смелость начальника поезда Ивана Алексеевича Будкова. Олег и Надя были в их числе. Сжалившись, Севка взял Олега на свой трактор, вместо загрипповавшего чокеровщика.
Сначала двигались ничего, но когда до Трола осталось семь километров, завязли в снегу и с этими несчастными семью шагами бились шесть дней. В первый день одолели двести метров, во второй – полтора километра, и там дальше кое-что оставалось. Где-то слева под снегом петлял сейбинский сынок Трол, а справа поджидало экспедицию незамерзшее каким-то чудом болото. То один, то другой трактор застревал в снегу, и Севкин тоже, и их, покряхтев, вытягивали стальные товарищи. Но совсем плохо было с толстобрюхими вагончиками, неуклюжими, как дирижабли. Для них приходилось пробивать в снегу траншею, траншею эту морозили. Первый вагончик шел неплохо, а второй попался капризный и встал однажды, как вмерз, и его Севка пытался сдвинуть, но трос от натуги лопнул, и тогда три стальных машины схватили и потянули вагончик. Черта с два у них из этого путное вышло, только вырвали они у вагончика передние
