«Также есть непроверенные данные, — писал коллектив авторов „Первого века“, — что в середине 2140-х годов Солнечную систему покинули еще 2 фотонных корабля — „Восход“ и „Звезда“. Они якобы направлялись к звезде Вольф 359.»
Ого!
И ниже, черным по белому:
«Если всё же придерживаться гипотезы о реальном существовании „Восхода“ и „Звезды“, то и в этом случае нельзя достоверно утверждать, были эти корабли пилотируемыми или автоматическими.
В любом случае достигнутые ими результаты не были принципиально важными, и официальным открывателем находящейся в окрестностях звезды Вольф 359 землеподобной планеты Беллона считается Х-звездолет „Афанасий Никитин“, посетивший эту систему в 2165 году».
Далее следовали общие рассуждения о том, насколько маловероятной представляется посылка сразу двух фантастически дорогих звездолетов к одной и той же звезде. На основании чего коллектив авторов делал вывод, что перед нами — одна из многочисленных легенд, которыми так богата наша великая космическая история.
И всё. Конец главы.
Я же думал вот о чем.
Если бы кораблям были даны имена кого-то из золотой десятки советских космонавтов (то есть если бы была поддержана традиция первых трех пилотируемых экспедиций), я бы охотно поверил в «легенду». В «исторический анекдот». В «забавный казус»…
Но «Восход» и «Звезда»…
Сколько в нашей истории судьбоносных программ и проектов носили эти имена? Сколько «восходов» и «звезд» отправилось в космос?
В балласте. С массогабаритными макетами. С подопытными животными. С космонавтами. С ядерными реактивными двигателями. С лазерными пушками. С телескопами. С атомными бомбами. С «орбитальными ломами». С полезной нагрузкой, которая секретна по сей день, спустя пять веков…
Сколько?
Двадцать? Пятьдесят? Сто?
Вот то-то и оно.
Если утверждается, что в космос отправлены «Восход» и «Звезда» — можете быть уверены: это не легенда и не исторический анекдот.
У товарищей из высшего эшелона государственного управления другие слова для легенд и исторических анекдотов. А восходы и звезды — это святое.
Ну да ладно…
Я вопросительно взглянул на Сазонова.
— Неужели из-за этих абзацев про «Звезду» и «Восход» понадобилось изымать две страницы из всего тиража сборника?
И видя непонимание в глазах инспектора — вот ведь плут! — прибавил с нажимом:
— Я же не слепой, Петер Ильич, и прекрасно вижу, вырваны ли страницы или исчезли из сборника в постпечати. И я, конечно, догадываюсь, чья это была инициатива.
В моей памяти тут же всплыла непроницаемая физиономия майора Овсянникова, педанта и крючкотвора.
— А вот откуда у вас бесцензурный вариант книги, изданной почти полвека назад? Знаете чего мне стоило раздобыть ее всего на недельку даже сегодня?
Разумеется, я блефовал. «Первый век» мне достала за два часа по своим таинственным офисным каналам очаровательная Аглая, всесильная наперсница Сулимова, которую у меня никогда язык не повернется назвать «секретаршей». Но даже она не сумела добыть аутентичный экземпляр, без цензурных изъятий…
— Вы недооцениваете наше ведомство, — мягко улыбнулся Сазонов. — Мы ведь, по сути, охраняем память как часть общечеловеческой истории. Только воплощенную в граните или металле. И кому как не нам знать топографию самых укромных ее уголков. Если имеем дело с войной, мы надолго поселяемся в архивы. С культурой — рыщем в запасниках музеев, роем носом костюмерные театров и частные коллекции.
— А если речь идет о космосе…
— Романтики вроде вас задирают голову и смотрят ввысь. А мы…
Он развел руками.
— Мы обычно озираемся по сторонам.
— Вот как?
— Именно так, Константин Сергеевич. История космоса начинается на Земле, — ответил Сазонов без тени улыбки.
Глава 3
Ружена
Апрель, 2614 год
Город Громов
Планета Ружена, спутник планеты-гиганта Эмерсон, система звезды Барнарда
На Ружену мы прибыли вечером.
«ДОБРО ПОЖАЛО*АТЬ В ЦАРСТ*О *ЕЧНОЙ *ЕСНЫ!» — тускло светилось на транспаранте, аляповато стилизованном под сполохи полярного сияния, местной достопримечательности.
На погасшую букву «В» в космопорту Громова, похоже, давно не обращала внимания ни одна живая душа, включая администраторов сервисных служб. Нехорошее предчувствие кольнуло меня. Если тебя в фойе встречает покосившаяся вешалка, можно вообразить, каким будет сам театр!
Зато инспектор Петер Сазонов оказался человеком слова. И четверти часа не прошло, как я уже блаженно откинулся в одном из шести кресел наземно-воздушного лимузина.
Конструктивно лимузин (Сазонов небрежно называл его «подушкой») был небольшим, но весьма комфортабельным КЛАПом — квазилевитирующей аэроплатформой.
Штука это редкая, на Земле не встречается.
Транспортные системы, основанные на КЛАПах, рентабельны только в купольных или подземных городах на планетах с пониженной силой тяжести. Поэтому из относительно известных широкой публике мест КЛАПы можно увидеть только в лунном Селенополе да в марсианском Новороссийске-на-Дарье.
Некоторые называют КЛАПы экранопланами, другие — «мобилями на воздушной подушке». (Откуда и взялся, насколько я понимаю, жаргонизм «подушка».) Но содержательно это не обычный мобиль на воздушной подушке и, вообще, не аппарат с чисто аэродинамическими принципами поддержания.
КЛАП это КЛАП. Точно так же как флуггер это флуггер.
Если быть точным, КЛАП сочетает функциональность мобиля, вертолета, трамвая и кабинки подвесной канатной дороги, имея при этом силуэт треугольного экраноплана.
Как это? Чего это?
А вот чего. «Подушка» (ну пусть будет «подушка», раз уж Сазонов настаивает) может перемещаться над открытыми пространствами, нагнетая под днище воздух компресорами и, стало быть, задействуя аэродинамические принципы поддержания. В то же время, у «подушки» есть небольшие выдвигающиеся колеса: по бортам, в носу, в корме, под днищем и даже на крыше. Благодаря этому она может встроиться в поток, идущий по любой городской рельсовой транспортной системе — в том числе и по вертикальной.
Наконец — и вот здесь уже нам служат воистину высокие технологии — «подушка» умеет
