водопроводной сети… Поэтому и перебои… Не успевают заполнять бассейн. Пойдемте, — сказал Иван Максимович, — я вам дома покажу на карте… на моей маркшейдерской… рабочей… я ведь под землей… как крот… всю жизнь провел…
—
А, может, — попытался было отказаться от визита в гости Климов, но Иван Максимович так деликатно-робко взял его за локоть, что пришлось повиноваться. В конце концов, Петр зайдет за ним, когда вернется.
Дом у Ивана Максимовича был небольшой, но в комнатах зато было просторно. Даже голо. Стол, стулья, платяной шкаф, диван, кушетка… Пол застлан стареньким паласом темно-зеленого цвета. Между кушеткой и столом блестела темной полировкой тумбочка с незакрывающейся дверцей, на тумбочке теснились флаконы с лекарствами и коробочки с таблетками.
—
Малый лазарет, — перехватив взгляд Климова, с легкой иронией пояснил Иван Максимович и обыскивающе похлопал себя по карманам: что-то хотел найти, не нашел, вышел в коридор, позвал: — Дочунь! — вернулся в комнату, указал Климову, куда повесить плащ и шляпу, предложил пройти на кухню, помыть руки: — Сейчас нам Юленька поставит чай.
Иван Максимович улыбнулся в сторону двери, и Климов обернулся. В комнату вошла официантка из кафе. Идеальный разрез платья, идеальный разрез глаз.
—
Знакомьтесь: это моя младшая…
—
Юля, — представилась девушка и улыбнулась. Она тоже узнала Климова.
—
А я Юрий Васильевич, по прозвищу «четырнадцать оладий», — подмигнул ей Климов и пояснил свою шутливость Ивану Максимовичу. — Ваша дочь меня сегодня утром покормила… Так что, мы уже знакомы… визуально.
—
Сейчас я тоже вас намерена попотчевать, — сказала Юля и, кокетливо поправив на груди яркий халатик, снова улыбнулась. — Надеюсь ужин будет лучше, чем кафешный завтрак.
—
Весьма признателен, но это лишнее, — предупредительно ответил Климов. — Дома у меня все есть, в том смысле, что у бабы Фроси… извините, — Климов несколько смутился, — в доме Ефросиньи Александровны…
—
Юрий Васильевич — внук Ефросиньи Александровны, — пришел на помощь Климову Иван Максимович. — Он мне помог дойти домой…
—
А… — протянула девушка, — тот самый… — она еще раз, но теперь гораздо пристальнее, глянула на Климова, еще доверчивее улыбнулась и сказала, что «Ефросинья Александровна вас часто вспоминала».
—
Обижалась, что вы редко пишете.
Климов вздохнул.
—
Виноват.
Чтобы не затягивать возникшую внезапно паузу, Юля деликатно удалилась.
—
Папа, займи гостя.
Проводив Юлю взглядом, Климов сел на предложенный ему стул и подумал, что детали своей одежды дочь Ивана Максимовича продумывала и подбирала весьма тщательно и с большим вкусом. Она старалась одеваться так, чтобы любой мог уловить мотив парижской моды. Всякий раз, когда Климов видел подобный тип красавиц, ему растревоженно-грустно казалось, что некоторые женщины были бы по-человечески намного счастливее, если бы не их ошеломляющая красота. В девичестве они об этом не подозревают, еще смешно гордятся тем, что всех мужчин, всех скопом! сносит в сторону от превосходства юной красоты над человеческой толпой. Они ликуют, чувствуя дистанцию между собой и всеми остальными, невозмутимо-страстно пронося, как нимб над головой, свет женственности и земного совершенства. Сегодня-завтра это веселит, как воздух зимнего высокогорья, но жизнь идет, и вот приходит час, когда душа взыскует человека, домашности, тепла и материнства, но рядом — пустота. Которая когда- то веселила. И утром, в кафе, и теперь, в доме Ивана Максимовича, Климов отметил про себя, что Юля откровенно хвасталась своею красотой, гордилась, но в ее наивно окороченных улыбках он угадывал душевный плач по счастью и любви.
Сославшись на головокружение, Иван Максимович лег на диван, поправил в головах подушку, положил руку на грудь, закрыл глаза, стараясь сбить одышку медленным глубоким вдохом и таким же сдавленно-протяжным выдохом. Немного полежав, взглянул на Климова и улыбнулся.
—
Вот так и горы дышат… Вдох и выдох… Только вдох у них сильнее, глубже, продолжительнее… от нескольких минут до многих суток.
Климов не поверил.
—
Это образ?
—
Нет… На самом деле.
Иван Максимович поднялся, встал с дивана, подошел к книжному шкафу, выдвинул ящик и, немного покопавшись в нем, вернулся с большой картонной папкой, напоминающей папку чертежника. Раскрыл ее и положил на стол.
—
Вот, посмотрите. Это наши горы. Окружающие Ключеводск… Вернее, их разрез… А это, — его палец начал двигаться по линиям на схеме, — штольни и туннели рудника, все его штреки и забои… Внутренности, так сказать… Пустоты.
—
И довольно много, — удивился Климов.
—
Я же говорю: бурили вкривь и вкось… Особенно вот здесь, под Ключевой… смотрите…
—
Да, я вижу. — Климов даже придвинулся к столу, держа перед глазами схему- карту. — Очень интересно…. Надо же!.. А я вот сюда лазил, когда был мальчишкой…
—
Правильно, это скала Улитка, а под ней, вот здесь, — Иван Максимович дышал уже пореже, говорил быстрее, — мы столкнулись с очень странным проявлением природы: закупоренной внутри гор чашей воды. Мы называем эти чащи линзами. Не знаю сколько, может быть, тысячелетия она дремала, если можно так сказать, словом, молчала. Этакая спящая царевна, принцесса на горошине. Понятно, в ее жилах-трещинах процессы шли, чисто химические, состав воды менялся постоянно… в известняке вода словно в бутылке… И «запечатана» эта бутылка была здорово, действительно, навеки. Когда в пробитый туннель, по- нашему — горло, ушла значительная часть воды, гора стала «сердиться»: в прорубленных отверстиях возник «воздушный люфт». Взрывчатку просто вырывало у забойщиков из рук, затягивало в никуда. Гора заглатывала все, что удавалось: фляги, каски, фонари, даже отбойный молоток всосала, как пушинку…
—
Вот это сила! — поразился Климов. — А людей?..
—
Людей? — задумался Иван Максимович… — Свободно! Если трещина или туннель позволит… Лишь бы соответствовали габариты, так сказать… Вполне возможно. — В его тоне просквозило удовлетворение. — Как в сказке про Чудище, которое сидело в пещере и глотало всех, кто проходил мимо.
Климов посмотрел на Ивана Максимовича.
—
А как все это объяснить?
—
Элементарно: в замкнутом объеме, там где была вода, образовался вакуум… И воздух из туннеля хлынул внутрь…
—
Когда бурили?
—
Да… через пробуренные дыры-скважины… Гора вдохнула…
Климов еще раз взглянул на карту-схему. Нашел «линзу». Отводной туннель… Спросил:
—
И долго длился вдох?
—
Четверо суток.
Климов хмыкнул.
—
Прямо Змей-Горыныч…
Иван Максимович хотел захлопнуть палку, отнести ее на место, спрятать в ящик, но
Вы читаете Мертвый угол
