Избавившись от шляпы и плаща, в которых он, как вошь на зеркале, всем виден, Климов решил уйти из загона, вырваться из мертвого угла, в который его подло заманили, впрочем, как и всех ключеводчан, причем, уйти немедленно, при первой же попытке. Одному. Брать с собой Федора нельзя. Он пьян еще после вчерашнего, да и могли начать стрелять. Он не уйдет. Прикончат.
— Стой тут, — шепнул Федору Климов. — Я сейчас…
Во двор въезжали опустевшие автобусы.
Когда столпившиеся возле Слакогуза развернулись для посадки и поперли встречь автобусам, Климов прошмыгнул в зазор между двумя «Икарусами» и, на мгновенье скрытый от сторожких глаз их кузовами, в один прием перемахнул через забор и побежал назад, не в город — через улицу, а прямиком за шахтоуправление, за гаражи, за свалку старой техники и вагонеток.
Он раза два проверился: споткнулся и упал. Никто за ним не увязался. Не преследовал. И не стрелял.
Уже спасибо.
Кинулась было приблудная собака, да отстала. Хозяйские вертелись во дворе, их лай, скулеж сначала был невыносим, но после стал стихать и отдаляться.
Климов перешел на шаг.
Два дела уже сделано — он раскусил обман и не попал в силки. Тьфу-тьфу, чтобы не сглазить.
Миновав пустырь и свалку старой техники, он свернул к автогаражам, обогнул слесарные мастерские, перебрался через ров, в котором по бетонным желобам текла вода — хотел умыться, но она была вонючей, грязной, отдавала тиной и мазутом; перелез один забор, другой, увидел впереди базарчик, повернул направо, отсчитал четвертый дом «под цинком», неказистое строение с длинной трубой из белого металла, осмотрелся, глянул на часы: на поезд он уже не успевал, ни при какой погоде, и толкнул калитку.
Сейчас ему был нужен цейсовский бинокль.
Ветер кое-как, но разогнал на небе тучи, моросивший с утра дождь внезапно прекратился и на Ключеводск хотелось взглянуть сверху, осмотреть его весь целиком. Проверить свои мысли и догадки. Если банда станет грабить город: жителей и их дома, то это пол-беды, не так и страшно, лишь бы обошлось без жертв, но если что другое… Он еще не знал, что это может быть, но кое-что предвидел.
Бинокль лежал не в тракторной кабине, как вначале решил Климов, отворив калитку и увидев «Беларусь» во дворе дома, а в прихожей, на замасленных ватных штанах, небрежно брошенных за дверь.
Климов посмотрел на свои брюки, на штаны, подумал, стоит или нет сменить одежку, не нашел замены пиджаку: жаль было расставаться с новеньким костюмом, почесал небритый подбородок и решил, что кепка, обнаруженная им под ватными штанами, лучше подойдет для маскарада.
Воды на кухне Климов не нашел: ведро, кастрюли, чайник — все сухое. Пусто. Зато в урчавшем холодильнике стояла банка с кислым молоком, которое прекрасно утолило жажду.
Подъем на небольшой скальный монолит, куда вела едва приметная тропинка, от задворок федоровского переулка, занял полтора часа. Но Климов не жалел. Отсюда, со скалы, весь Ключеводск был словно на ладони. Воздух после дождя очистился, ветер слегка утих, но солнца не было: оно скрывалось за трехзубчатой вершиной Острогорки, высокой сумрачной гряды базальта и гранита. Это было на руку. Линзы бинокля не блестели, их отсвет или блик нельзя было «засечь», внезапно обнаружить.
Укрывшись в терновом кустарнике, Климов приложил бинокль к глазам. Два дня назад он просто так смотрел на горы, теперь он изучал театр действий. Возможно, боевых. Вполне возможно… На въезде- выезде, там, где его едва не раздавил «Камаз», прохаживались четверо «бойцов». В десантном «камуфляже», касках и бронежилетах. Еще двое находились рядом. Сидели на мешках. Наверное, с леском… Такими же мешками и шлагбаумом была перегорожена дорога. Впереди шлагбаума, блокируя дорогу, стоял автофургон, Что находилось в нем, понять было нельзя, но догадаться можно. В таком фургоне с металлической обшивкой вполне могло быть восемь-десять тонн взрывчатки: аммонала или же тринитротолуола. Вполне достаточно, чтобы взорвать нависшие над въездом в город скалы. В том случае, если возникнет надобность. Еще в таком фургоне можно привезти два полевых орудия, не говоря уже о минометах… без них в горах не обойтись, особенно при обороне. Те двое, что уселись на мешки, наверное, артиллеристы или взрывники, а может быть, то и другое. Профессионалы.
Климов отнял от глаз бинокль, потер бровь. Сделал в уме подсчет. Бандитов он насчитывал уже с полсотни. Да еще, конечно же, были посты на трассе, да засады, в каждой, минимум, по двое человек, а всех засад, он снова начал всматриваться в оптику, можно предвидеть их количество, с десяток наберется, даже больше… В здании милиции, в здании администрации, возле сберкассы, в его доме, то есть, в доме бабы Фроси…
Оптика была великолепной.
Он увидел их.
Один сидел за летней кухней, во дворе соседей, что напротив, караулил вход в калитку, а другой поглядывал на улицу из дома: не раздернул, как обычно, занавески, а на палец отодвинул сбоку, чтоб удобнее было смотреть.
Домушник гребаный.
Ждут-поджидают. Ловят, Один, вон, даже у Петра на гараже залег по-снайперски… Пусть полежит, если устал… если забыл, что фраера по крышам не гуляют. Климов напомнит. Обязательно и непременно. Надо же учить… Когда-то же их надо всех учить…
Климов перевел свой взгляд немного вбок, чуть дальше, в сторону… Нет, больше никого… Значит, еще один в сарайчике, а другой в доме… тоже ждут… И Климов вдруг повеселел. Выходит, и Петра найти не могут! Видимо, и он бандитам наступил на хвост. Дал прикурить.
Сознание того, что Петр где-то рядом, где-то близко, в городе, что его тоже ищут, как и Климова, что он свободен, придало решительности и веселого азарта. Ох, они пошухарят с Петром, когда сойдутся… расквитаются за маскарад, гусиный шаг и ползанье на брюхе… за все сочтутся, как в Афгане… с басмачами.
Память бросила под ноги Климову гранату, он успел отбить ее ногой, перелететь через дувал, упасть, подняться, встретить блоком нож, сломать душману руку и вогнать в него по рукоять чужой клинок с густой арабской вязью… А в это время Петр ломал главарю шею — Байярбеку — рассчитывался с ним, взимал должок…
Такие игры.
Климов потер веко, вновь приник к биноклю. Память памятью, а дело делом. Самая большая роскошь — это пребывать в давно минувшем, прошлом. Отболевшем.
Двор шахтоуправления был пуст. Трупы собак «бойцы» сволакивали за ворота. Туда же стаскивали кошек, не успевших убежать.
Расставание «эвакуирующихся» со своими четвероногими друзьями было ужасным. Кошки заглядывали детям в глава, собаки выли, плакали, скулили, пытались влезть вместе с людьми в автобусы, истошно лаяли и дико огрызались, когда их выволакивали прочь.
Слакогуз запретил брать домашних животных: в бомбоубежище для всех не хватит места, прежде всего — воздуха, а главное, шерсть у животных, может быть, уже радиоактивная, ведь многие из них были на улице, когда случилась катастрофа, взрыв на атомной… Теперь-то Климов понимал, что это был спектакль, большая ложь и больше ничего. Он даже стукнул кулаком по камню, за которым примостился. Блеф! От постоянного вранья вое превратились в идиотов. Сказали, что тревога, все поверили. Хотя, как не поверить? В Чернобыле ведь было тоже самое… еще и хуже: три дня не говорили людям, что они уже облучены и продолжают облучаться, хватать бэры и рентгены… Тоже ложь… Куда ни кинешь — ложь. В итоге — мрак: никто никому не верит и в результате каждый остается в дураках. Ежеминутно, ежечасно, ежедневно.
На крыше шахтоуправления четыре человека устанавливали пулемет. Зенитную четырехстволку. Явно снятую с какого-то противолодочного катера или эсминца.
Это уже было непонятно.
Климов все-таки надеялся, что жителей свезут под землю, запрут в бомбоубежище, возможно, под каким-нибудь предлогом отберут все золото и деньги, потом выскребут дома, все городские кассы, магазины, погрузят все на трейлеры, в фургоны и часа через три, ну, максимум, семь-восемь, банда
