кошмарным сном. После ареста последовало обвинение в передаче взятки пяти тысяч рублей Председателю Совмина республики Худайбердыеву H., а также в получении 15 тысяч рублей от первого секретаря Ташкентского обкома партии Мусаханова и пяти тысяч от первого секретаря Хорезмского обкома Худайбергенова.
К моменту ареста Абдуллаевой двое последних находились длительное время под стражей и с ними «плотно» работали следователи. Она отвергла обвинение, заявила, что это оговор, никогда и ни от кого денег в виде взятки не получала и никому взяток не передавала.
В течение месяца, с 29 октября по 25 ноября, Абдуллаева выдерживала занятую позицию. Допросы следовали один за другим. В основном с ней работал Иванов, участвовал в допросах и Гдлян.
Содержание допросов Абдуллаева запомнила хорошо. За прожитые годы она воспитала в себе привычку работать независимо от ситуации, среды, в которую она попала. В следственном изоляторе вела подробные дневники. Опасаясь физической расправы написала защитительную речь для суда, в которой раскрывала чудовищную провокацию, творимую Гдляном и Ивановым против партийных, советских кадров Узбекистана. К речи приложила заявление на имя начальника изолятора, чтобы тот в случае ее смерти передал рукопись в КГБ СССР.
Уже на первой встрече ей поставили условие, или она признает получение и дачу взяток и идет домой, или ее арестуют. Сделка не состоялась. Ее арестовали, как в былые времена, с работы забрали в тюрьму. Раньше приклеивали ярлык — враг народа, сейчас — взяточник.
Абдуллаеву уничтожали не физически, а морально. В ход были пущены шантаж и угрозы арестов детей, мужа. Ее чернили как женщину, мать и жену, пытались представить морально испорченным человеком, из нее делали любовницу Рашидова. На допросах топтали ее принципы, убеждения, заявляли о бесцельно прожитых и бесплодных годах жизни. Моральный террор и содержание в условиях полнейшей изоляции от других людей надломили и Абдуллаеву. Допросы велись с утра до вечера. Она вспоминает: «Допрашивал сам Гдлян. Он устроил настоящую моральную экзекуцию. Что он мне только не говорил. Он тогда же заявил, что оказывается со мной связаны уже не только те названные ими трое, но и многие другие. Что я, оказывается, давала взятки работникам ЦК КПСС и республиканским руководителям. Доходило даже до игры на моих патриотических чувствах». Все дело в том, что на 16 Пленуме ЦК КП Узбекистана Абдуллаева выступила с предложением, чтобы из Центра, из Москвы укрепили республику кадрами. Обосновывала она это тем, что молодые узбекские кадры направлялись бы в Москву, где бы они в процессе работы могли поучиться, а потом вернуться в республику. Некоторые националисты думали, что она делала реверанс в сторону русских. И вот эту карту решил разыграть Гдлян. Он заявил: «Вот вы русских звали, а что с вами сделал Могильниченко. Он же вас недалеких и турнул с помощью русских. А вы не хотите на них, на Могильниченко давать показания». В эти же дни Гдлян стал крутиться в разговорах с Абдуллаевой вокруг второго секретаря ЦК КП Узбекистана Осетрова. Заявлял, что Осетров — это первый взяточник, и что он, якобы, дает на нее показания о получении взяток. В конце каждого допроса в кабинет заходила следователь Пантелеева и составляла протокол. Гдлян ей говорил, что записывать в них, и она писала. Конечно в протоколы писали не все, что говорила Абдуллаева, а только то, что было нужно Гдляну. Далее Абдуллаева рассказала: «На второй или третий день я почувствовала, что Гдлян готовит что-то мне грязное. Я спросила его, не могу ли пригласить адвоката? Он показал кулак и сказал: «А вот это ты не хочешь?» В общем в таком плане он меня и обрабатывал, представляя все так, как будто на него возложена великая миссия. Он и сам говорил, что должен материализовать тезис Горбачева о том, что все руководители Узбекистана — взяточники, и если я хочу быть Жанной д'Арк, то он просто плюет на меня. В открытую заявлял, что посадит не только меня, но и всех во главе с Усманходжаевым, а затем и всех со Старой площади. Через каждое слово он говорил о мафии. Когда я все это услышала от него, нужно понять мое состояние. Я сказала, что он двойник Берии. Он плюнул мне в лицо, пригрозив: «Я покажу тебе, проститутка!»
2 ноября Абдуллаеву отвезли в Москву. Она еще не успела прийти в себя после перепета, как в тот же день Гдлян вызвал ее на допрос. Опять началось все то же. Гдлян поинтересовался, успела ли она взглянуть в зеркало? Этим самым он хотел подчеркнуть те изменения, которые произошли с женщиной за прошедшее время. Конечно, внешние изменения были значительными. Прибавились седины в волосах и морщины на лице. Поэтому Гдлян пообещал, что дальше будет еще хуже, так как собирался перевести Абдуллаеву сначала в Бутырскую тюрьму, а потом отправить отбывать наказание на Колыму. Гдлян требовал, чтобы она по его списку оболгала людей, представив их в качестве взяточников. В противном случае он наберет сотни показаний, и потом ни один суд не разберется в ее деле и вынесет суровый приговор. Для Колымы хватит. Абдуллаева ответила отказом. После этого стали претворяться в жизнь гдляновские обещания набрать на нее сотни показаний. До этого времени против арестованной были выставлены ложные показания Худайбердыева, Мусаханова и Худайбергенова, упоминавшиеся ранее. За двадцать дней ноября появились показания Айтмуратова, Камалова, Раджапова, Каньязова. Все эти люди были арестованы и находились во власти Гдляна. Таким образом сумма мнимых взяток возросла с 20 000 рублей до 70 000. Видя эти мерзкие способы работы, Абдуллаева написала заявление на имя Генерального прокурора СССР и отправила его через администрацию изолятора. Не получив ответа, написала новое заявление. После этого была вызвана Ивановым. Он сказал, что не следует увлекаться заявлениями, ибо ее судьба в руках Гдляна, и дальше Гдляна заявления не пойдут. Судя по тому, что происходило, как развивались события, Абдуллаева поняла, что действительно целиком находится в руках Гдляна и Иванова.
Абдуллаевой провели несколько очных ставок, на которых бывшие ее коллеги по работе, заискивая перед Гдляном и Ивановым, отводя глаза, подтвердили свои показания о передаче ей взяток. Каждый пытался спастись ценой оговора другого. Потом они будут просить прощения у Абдуллаевой Р., честно о свой лжи скажут на суде. А пока вокруг Рано Хабибовны тесно сжимался порочный круг, из которого она не видела выхода. После очных ставок Иванов заявил ей: «Вы находитесь в болоте. Ваши мужики Вас утопят, если Вы вовремя не поймете, что единственный путь к спасению — это признание во взяточничестве и для этого нужно принять условия Гдляна». Р. Абдуллаева переспросила относительно условий, которые нужно ей принять. Иванов ответил, что весь процесс будет представлять собой суд над Рашидовым. Независимо от того, будут ли они давать показания на Усманходжаева и других секретарей, их все равно посадят, в том числе и руководителей республики Усманходжаева и Салимова. Заявил, что над Рашидовым будет суд не только как над руководителем мафии и взяточником, но и еще морально разложившимся человеком. Абдуллаева была единственной женщиной в руководстве и потому была вынуждена, по мнению следователя, быть его любовницей, фавориткой и посредницей во взяточничестве, поскольку, якобы, актив республики знал это и угодничал перед ней. «Покажем Рашидова, — продолжал Иванов — как морально разложившегося человека, а тебя, Абдуллаеву, в качестве некой жертвы. Ведь Рашидов мертв, из могилы его никто не поднимет, а ты сейчас должна спасаться, так как мой «потолок» 200 и 25». Абдуллаева не поняла и переспросила, что это за цифры? Иванов предложил признаться ей в получении взяток от 25 человек на сумму 200 000 рублей. Она хотела возмутиться этим предложением, но не сделала этого, поняв, что предоставляется возможность разобраться в затеянной крупной политической авантюре. Уточнила, откуда она возьмет эти 200 000 рублей, ведь их нужно возвращать? Иванов пояснил, что их и брать не нужно будет, так как ей помогут разработать такую схему, когда все получаемые, якобы, в качестве взяток деньги передавались другим лицам. Это звучало так: «Вас подпитывали снизу, а то, что Вы получили, частично отдавали руководителям республики, которые были выше Вас по должности, и часть москвичам. Вот так будет баланс. Чего Вы боитесь, Рано Хабибовна. Спасайтесь?» После этого Абдуллаева спросила, а кто же эти 25 человек, на которых она должна дать показания? Он ответил, что их он назовет сам. Порекомендовал назвать в качестве взяткодателей первого секретаря Ташкентского обкома партии Алимова и первого секретаря Сурхандарьинского обкома Мамрасулова, с которым та раньше работала в Совмине. При этом убеждал, что крайне важно показать о чем-либо первой. Якобы это всегда учитывается судом. Потом начал учить, как написать, чтобы все выглядело достоверно. Порекомендовал вспомнить Жорж Санд при описании амурных моментов. Далее следовали конкретные рекомендации относительно использования отдельных моментов при написании заявления. Учил он долго, а протокол составил всего на трех страничках, сказав на прощание: «Спасайтесь, Рано Хабибовна! Явку с повинной жду 23 числа.»
Туман окончательно рассеялся. Абдуллаева поняла, что это уже не шантаж, а крупная игра, затеянная Гдляном и Ивановым, и не только ими. Путем преступного использования своих полномочий ими была
