— Курага тебе полезна, в ней — калий, — сказала она, деловито наливая в чайник воду. — Сейчас только распарим её кипяточком, чтобы была помягче, и будем кушать, ага?
Кормя меня курагой, она мило и любезно общалась с моими бабулями. Они были ею совершенно очарованы: Александра умела и доброе слово сказать, и выслушать, и помочь. Потом мы вышли в коридор, и её руки тихонько сжали мои.
— Ну, как ты сегодня?
В скверике под окном ветер устилал асфальтовые дорожки снегом яблоневого цвета. Я вздохнула.
— На улицу хочется... Хотя бы вокруг корпуса пройтись. Там так хорошо... Но тут третий этаж, а мне потом не подняться будет.
— Что ж ты раньше не сказала? — с ласковым укором улыбнулась Александра.
В тот же миг мои ноги оторвались от пола. Ойкнув, я испуганно обхватила твою сестру за шею, а она держала меня на руках с лёгкостью, будто ребёнка. При всей своей занятости Александра находила время посещать фитнес-клуб — именно ему она была обязана своей прекрасной физической формой. От природы сильная и высокая (ах, мой фетиш...), но не до мужеподобности, Александра могла дать фору и мужчине: мне никогда не забыть, как легко она произвела впечатление на моего отца и дядю Славу, вмиг успокоив их, когда они собирались проучить меня ремнём.
— Ой, Саш... Ты чего, тяжело ведь, — пролепетала я, смутившись под её задумчиво- пристальным взглядом.
— Ты не тяжесть, — ответила она. — А драгоценный груз.
С третьего этажа я спустилась, не ступив ни шагу. Больничный эгрегор тут же всколыхнулся: мы притягивали к себе взгляды. Александра в принципе всегда привлекала к себе внимание своей яркой внешностью, да тут ещё мой способ транспортировки вызывал как минимум любопытство. Когда мы оказались на крыльце, под серым небом, я забеспокоилась:
— Саш, ну всё, всё, поставь меня...
Александра исполнила мою просьбу, лишь спустившись с крыльца, да и то не сразу, а после нескольких шагов по асфальту: ей как будто не хотелось выпускать меня из рук.
— Меня только ступеньки доканывают, а по ровной поверхности я нормально могу ходить, — засмеялась я. — Дальше я сама.
Моё желание исполнилось: я смогла протянуть руки к кружевным гроздьям сирени, склонить их к себе и понюхать. Они щекотали мне лицо, окутывая своим тонким, грустновато-чарующим ароматом, а на плечи мне падали белые яблоневые лепестки.
— Саш, спасибо тебе, — сказала я. — Это чудо. Как я люблю май!
Весенний день бы прекрасен даже в хмуром обрамлении туч, и казалось, будто яблоневый цвет сыпался прямо с неба.
— Ты сама — как весна, — проговорила Александра, сияя мне тёплым взглядом.
Смущение заставило меня разглядывать носки своих тапочек и блестящие чёрные туфли твоей сестры. Серый брючный костюм из мягко-переливчатой ткани с эффектом 'шанжан' сидел на ней сногсшибательно, а выпущенный поверх лацканов жакета воротник блузки был белее яблоневых лепестков. Я попыталась представить её себе в платье или юбке... и не смогла. Её недлинные, но ухоженные ногти были покрыты прозрачным лаком с перламутровым отливом, а серебрящиеся волосы, как всегда, аккуратно и коротко подстрижены. Седины в них было так много, что Александра казалась почти платиновой блондинкой.
Когда я нагулялась и надышалась весной, сильные руки Александры снова подхватили меня и понесли среди райских кущ — мимо сиреневых и яблоневых облаков, сыпавших снег лепестков. Увы, вы с сестрой были в слишком разных весовых категориях, и ты не могла носить меня на руках, а потому я и не знала, как это приятно. Тёплые струйки волнения согрели и взбудоражили мне душу и тело, и когда мои ноги коснулись пола, я даже испытала сожаление, что всё кончилось. Прощаясь, Александра чмокнула меня в нос.
— Давай... Не раскисай тут. Курагу не забывай кушать. Чайник оставляю.
Позже, ближе к отбою, пошёл дождь. Выйдя в коридор, к нашему с тобой окну, я дышала жемчужно-серым дождливым сумраком и скучала по тебе. Боже, как же паршиво болеть весной! Болеть вообще плохо, но в такое чарующее время года — просто преступно. Какие сильные руки у Александры... Ведь мне понравилось, когда она носила меня. Горячий комок чувств пульсировал внутри, щёки горели, сердце стучало. Если бы ты видела её взгляд, у тебя были бы все основания для ревности. А у меня — для чувства вины. Впрочем, оно и так закралось мне в душу.
Дождь стучал по жестяному отливу окна палаты, мои соседки кряхтели на своих койках, а я, уставившись в экран телефона, читала какой-то рассказ на Прозе. Я вдруг поняла: 'Белые водоросли' я на новой странице выкладывать не буду. Ни под другим заголовком, ни вообще. Обдумывая снова и снова сюжет романа, я приходила к выводу, что он никуда не годен. Не весь, конечно: были там и отдельные моменты, которые мне нравились, но недовольство в целом перевешивало. Переделывать? Нет, это неподъёмная работа, и от одной мысли о ней мне становилось худо. Проще было написать что-нибудь новое. Но чёрт возьми, отправлять 'в топку' двухтомник общим объёмом в сорок авторских листов? Аида, Женька, Алёна... Другие персонажи. Неужели всё — в корзину?
Дождь стучал, сумрак сгущался, по коридору кого-то провезли на каталке... Может, покойник? Холодок пробежал по спине. Нет, детка, это не Рио-де-Жанейро, это больница, и люди здесь иногда умирают. Бррр... Даже думать жутко. А если, допустим, человек только что умер, но какие-то его органы годны для пересадки? Делают ли здесь забор органов для трансплантации? Шут его знает... А ведь я могла бы кое-что взять из 'Белых водорослей' и 'пересадить' в новую вещь. Использовать героев, сюжетные повороты, ситуации, детали... Спасти то, что там есть хорошего и жизнеспособного, а неудачное оставить.
Корпус телефона в моей руке тепло завибрировал: пришла SMS-ка. Сердце радостно вздрогнуло: от тебя!
'Целую тебя, птенчик. Спи крепко. Люблю. Я'.
Уткнувшись в подушку, я улыбалась в сумерках палаты, рассматривая каждую букву твоего послания. Надо бы вставить беруши, а то Колобок уже завела носом 'У любви, как у пташки, крылья'.
'Я тебя тоже люблю, Утя. Обнимаю крепко-крепко', — набрала я и нажала 'отослать'.
Судьба 'Белых водорослей' была решена: эта вещь станет 'донором' для новых, последующих книг. Я обязательно поправлюсь, выйду отсюда и возьмусь за писанину.
Ты выполнила обещание — принесла мне ландыши. Ты пришла, во-первых, сама, без Александры, а во-вторых, не в обычные часы посещений, а днём, около часа, но тебя пропустили. Видимо, у медсестричек всё-таки была совесть.
— Сегодня только днём получилось выбраться, — объяснила ты, присаживаясь на край моей постели.
По какому-то невероятно счастливому стечению обстоятельств, мы оказались в палате одни: Петелька с Мудрой были у врача, а Колобок — на физиолечении.
— Ясь... тут больше никого, кроме нас, — стиснув тебя в объятиях, жарко прошептала я тебе в губы.
В следующую секунду мы, изголодавшиеся друг по другу, уже целовались — жадно, исступлённо, торопясь насладиться каждым мигом. В любой момент в палату могли войти, но нам было наплевать. Букетик ландышей маячил где-то сзади, зажатый в одной из твоих обнимающих меня рук.
Если очень сильно желать, всё может сложиться, как нужно. Так бывает, поверьте.
15. Начало книги
