— С чем пожаловали, послы Киева? — спросил Святослав, только что хохотавший, но уже успевший нахмуриться.
— Привезли тебе грамоту, князь, от киевских градских людей, — поклонившись, сказали гонцы. — Прочти, а мы подождем твой ответ. Только знай еще, что такую же грамоту получит завтра переяславский князь Всеволод.
Один из гонцов, именем Акимша, вытащил из-за пазухи скрученную берёсту и отдал князю.
Послание Киева было коротким, но Святослав изучал его долго, то хмурясь сильнее, то усмехаясь, и теребил на пальце перстень с самоцветным жуковиньем. Затем, тряхнув кудрями, передал грамоту сидевшему рядом старому боярину Яню Вышатичу.
— Читай, воевода, и дивись, сколь хитрозады киевские смутьяны. Сперва изгнали моего брата, а нынче, когда обманул их Всеслав-волк, придумали, как избежать им заслуженной кары.
Янь Вышатич, заглянув в грамотку, сказал озабоченно:
— А ведь тебе, князь, придется исполнить их просьбу.
— Но каковы наглецы! — рассмеялся Святослав, ударив себя по колену. — Обещают поджечь Киев и всем городом уйти в греческую землю, если я и Всеволод не приведем войско защищать их от ляхов, — объявил он для всех.
Дружинники подняли возмущенный гул, посреди которого раздалось:
— Да пущай жгут! Нешто, князь, жалеть станешь? Чернигов не меньшой брат Киеву, а ровня — может и стольным градом на Руси быть.
— Верно Колыван говорит! — загудели за столом. — Князь Ярослав с братом Мстиславом Храбрым землю русскую поровну по Днепру поделили. Отчего же князю черниговскому не прозываться великим? Захиреет Киев — Чернигов возвысится!
Святослав выслушал дружинников, стиснув зубы и побледнев.
— Молчите, мужи бояре! — Князь медленно поднялся и оглядел всех исподлобья. — Слова ваши как мед хмельной — сладки, да с ног валят. В Киеве мой отец и деды княжили, и никто из них не считал его ровней другим градам Руси. В Киеве слава и честь моих пращуров. Жалко мне отчего города. Не хочу, чтобы он погублен был — хоть своими людьми, хоть пришлыми ляхами.
Он повернулся к Яню Вышатичу.
— Завтра же собирай дружину, воевода. Пойдем к Киеву. Брат мой Всеволод, верно, так же поступит.
Старый боярин качнул поседелой головой.
— Прости, князь, не думаю я, что Всеволод станет наперед войско собирать. Не любит твой брат лишней крови.
Святослав опустился на скамью.
— Хитришь, воевода. Вижу, что свои помыслы хочешь мне как братние представить. Говори прямо. Разве не знаешь, что я доверяю тебе больше, чем братьям?
— Я сказал как есть, князь. Всеволод наверняка подумает прежде об ином способе.
— Отчего же я не знаю другого способа? — Святослав снова нахмурил чело.
— Тороплив ты, князь. За первое, что лежит к тебе ближе, ухватываешься, — неспешно подбирая слова, сказал воевода. — Прежде чем вести войско, не лучше ли послать к Изяславу и попробовать уговорить его поладить миром?
— Миром? — удивленно переспросил Святослав. — Об этом я и впрямь не думал.
— Изяслав идет войной не на Киев, а на Всеслава, — говорил Янь Вышатич. — Когда он узнает, что киевский стол свободен, то согласится на мир.
— Ляхи так легко не отступятся, — крикнул кто-то из бояр. — Им в Киеве медом намазано.
— Ну, тогда придется нам задать им медку, — весело сказал Святослав, — да послаще и покрепче. А, мужи бояре?
— Влёжку лежать будут от нашего меда, — захохотали дружинники, — не сомневайся, князь!
Святослав оборотился к киевским гонцам.
— Отвезите мой ответ Киеву. Мы пошлем к Изяславу послов. Если пойдет с ляхами губить вас, то я и Всеволод встанем с дружинами нашими против него. Не дадим ему зорить отчий град. Если же захочет миром кончить дело, то скажем ему, чтоб оставил ляхов и пришел с малой дружиной.
— Благодарствуем, князь, — с поклоном сказали гонцы.
После их ухода скоморохи вновь наладились дудеть в сопели, достали струнные гудки. Святослав в нетерпении махнул утиральником — скоморохи затихли и попрятались.
— Спой, Боян! — попросил князь. — Так спой, чтоб душе просторней стало.
Вещий песельник, пировавший со всеми, пересел на лавку у стены, взял гусли.
— Знаю, князь, чем утешить тебя, — сказал Боян. — Мир — не для тебя забава, сердце твое просит воинской брани.
Он запел. В его песне трубили трубы и ржали кони, звенели мечи и стучали о щиты копья, раздавался тревожный клекот лебедей и злой вой волков. Князь Всеслав серым хищником рыскал по степи, искал себе поживы. За одну ночь от самого Киева доскакивал до Тьмутаракани и бежал обратно, обгоняя встающее солнце. Наутро же оборачивался человеком и гадал на принесенных в дар Велесу птицах, ждет ли его удача и будет ли успешен поход за славой. Но как бы ни был он искусен в храбрском деле и удачлив в ловах, какой бы успех ни предрекало гадание — не миновать Всеславу кары правых богов!
А в сердце старого воеводы Яня Вышатича ликовала другая песнь: «Христос воскресе, смертию смерть поправ…»
15
Дождавшись в гости брата, князь Святослав созвал совет и убедился в правоте воеводы. Всеволод тут же назвал посла — сына Владимира, зимой княжившего на Волыни. В компанию к княжичу боярин Гордята Войтишич предложил своего отпрыска Ставка. После киевского мятежа Гордята прибежал в Чернигов и попросился ко двору Святослава. Теперь же раздумывал, не вернуться ли в Киев, на службу Изяславу, и пользы ради приставил к делу сына.
Для быстроты посольство не стали обременять обозом и многой челядью. Два отрока, десяток младших дружинников и конные холопы проскакали поперек Руси за четыре дня. Спали на голой земле, а большей частью в седле, ели холодное мясо и пили речную воду. Во Владимире-Волынском узнали, что Изяслав стоит в Сутейске, на самой границе Руси.
— Медлит князь, — поделился соображением Ставко. — Сколько дней прошло, а он все на месте топчется.
— Видно, не спешит открывать ляхам путь на Киев, — размышлял Мономах. — Довольно с них и того, что на порубежье ведут себя по-хозяйски. Зимой хотели пограбить Берестейский град, в котором много купцов ведут торговлю. Да только посад сожгли и детинец огнем попортили.
— Да уж, их впусти — потом не выпрешь за порог. А ты, князь, думаешь, Изяслав настолько благоразумен? — засомневался Ставко.
— В каждом человеке есть доля безумия и доля благоразумия, — сказал княжич. — Всю его жизнь они ведут меж собой битву. Если побеждает безумие, получается Святополк Окаянный, убивший своих братьев Бориса и Глеба. Если же одолевает благоразумие, то получается Ярослав Мудрый.
— А если не побеждает ни то, ни другое, получается Изяслав Ярославич, — засмеялся Гордятич.
— Придержи язык, — сердито велел Мономах. — Все же он мой дядя. А тебе, кажется, служить ему.
— Прости, князь, — повинился Ставко и тут же весело сверкнул глазами: — Не-е, я в Киеве не останусь. В Новгород подамся. Там каждый боярин сам себе князь.
— А я в Киеве княжить буду, — убежденно сказал Мономах.
— У тебя куча двоюродных братьев, — хмыкнул Гордятич. — Они на киевский стол первее тебя в очереди. Это не считая твоих дядьев и отца. Как же ты хочешь их всех обогнать?
