присутственные дни хорошо ловил там мышей, проявляя себя способным математиком. Или физиком.
Что могла изменить в останкинской жизни перекупка Шубниковым пая?.. Впрочем, может, интригу с паем начала сама Любовь Николаевна? Известно, она сдалась на милость победителей. Сдалась-то сдалась… А вдруг только прикинулась разбитой в сражениях и теперь помышляла о реванше? Может, и Шубникова именно она склонила к перекупке, рассчитывая с помощью двух дурных голов все же осуществить свою миссию? Но я не верил в одаренность Шубникова и Бурлакина и полагал, что набор их шуток и желаний вряд ли окажется богатым. Да и наскучили бы им долгие игры с Любовью Николаевной. Но вот сама она?.. Вдруг Любовь Николаевна опущена в Москву навечно и неким веретеном обязана тянуть свои нити?
Неделю я был в трудах. А потом встретил дядю Валю на троллейбусной остановке возле кинотеатра «Космос».
Поздоровались.
–?Автомат-то работает? – осторожно спросил я.
–?Работает, – успокоил меня дядя Валя.
–?Дней семь не заходил, все дела, – сказал я, как бы давая дяде Вале повод вспомнить для меня останкинские новости.
–?Ну и зря, – кивнул дядя Валя, – пиво все дни хорошее. Такое пиво мы с Сережкой Эйзенштейном последний раз пили в Одессе, пока ассистенты коляску с ребенком по лестнице гоняли… «Тип-топ» называлось пиво. Еще от нэпманов…
–?А что, Любовь Николаевна все еще у Михаила Никифоровича живет? – осторожно направлял я разговор.
–?Надо полагать.
–?И по городу гуляет?..
–?Молодая, – сказал дядя Валя.
–?А эти… Шубников с Бурлакиным?
–?Их не встречал дней пять. Или шесть.
–?А разве Каштанов имел право продавать пай?
–?Не имел.
–?А вдруг это Любовь Николаевна подбила Шубникова перекупить пай?
–?Ну хоть бы и она, – сказал дядя Валя.
Дядя Валя, Валентин Федорович Зотов, никаких возмущений жизнью, явлениями атмосферы, поведением московских жителей или каких-либо залетных сомнительных существ не выказывал, в душе его, похоже, были тишь и безветрие.
–?Валентин Федорович, – сказал я церемонно, – а акт о капитуляции Любови Николаевны вы не выбросили?
–?Лежит в серванте, – сообщил дядя Валя. – Вместе с жэковской книжкой и облигациями.
–?Копию с него снять нельзя ли?
–?Зачем тебе?
–?Ну хотя бы для того, чтобы понять нечто.
–?Ответы на все, – сказал дядя Валя, – ищи в себе самом.
Мы миновали гастроном, перешли улицу Цандера и вошли в автомат. Пиво и впрямь оказалось удивительное.
–?А я что говорил! – сказал дядя Валя. – Коли бы она сгинула совсем, завозили бы к нам на Королева такое хорошее пиво?
И он тихо отпил из кружки, кроткий и умиротворенный. Никаких бед, даже и небольших, для него и вовсе не существовало. Вдруг он поинтересовался:
–?Слушай, говорят, эта… нечисть всякая, упыри там, вурдалаки… или болотные девы… и вообще всякая дребедень. Говорят, что они изнутри – полые. На самом деле так?
–?Что значит – полые? – удивился я.
–?Как труба, – сказал дядя Валя. – Сверху сталь или бетон, а внутри пустота. Или газ. Или вот как яйцо, только без начинки. Скорлупа, и все.
–?Это вы к чему? Или про кого?
–?Ну так… – сказал дядя Валя. – Вообще.
–?Вы бы взяли сами и проверили.
–?А вдруг она и не нечисть?
–?Очень может быть… Это в разных региональных мифах и поверьях говорится, что интересующие вас личности – полые. Босх и Брейгель, например, использовали эти поверья.
–?Вот видишь! – обрадовался дядя Валя. – Босх и Брейгель!
–?Что же тут радоваться?
–?Как что! Яшка Брейгель мне точно говорил, что они полые!
–?Я имею в виду Питера Брейгеля Старшего.
–?Ну и он… И старший… Питер… Петр Семеныч. И он на «Межрабпомфильме»…
–?Хорошо, и Петр Семенович. А что радоваться-то?
–?Радоваться тут нечему, – сказал дядя Валя. – Но если она полая…
–?Вот вы и проверьте.
–?Это Михаилу Никифоровичу было бы удобнее, – вздохнул дядя Валя. – Но с другой стороны… Если бы она была полая, стал бы Михаил Никифорович так долго терпеть ее в своей квартире?..
–?Она ведь обязана его лечить.
–?Пусть лечит… Но я на его месте отселил бы ее куда-нибудь в телефонную будку. Или в мусорный ящик.
И мне показалось, что относительно безветрий и застывших лав в душе Валентина Федоровича я ошибался. Некое усмирение, собственной ли волей вызванное или подсказанное чем-то, видно, произошло, но потухшим вулканом дядя Валя мог привидеться лишь легкомысленному исследователю. Может быть, дядя Валя делал вид, из каких-либо своих соображений, что он потухший и умиротворенный? Но ведь снова – «может быть». И о Любови Николаевне я подумал, что она, «может быть», прикинулась покоренной. Она прикинулась, дядя Валя прикинулся. Но зачем?
–?Покупка Шубникова вас не расстроила? – снова спросил я дядю Валю.
–?Мне на нее наплевать.
–?Врете вы, Валентин Федорович.
–?Что ты мне грубишь?
–?А что вы стоите замаскированный, как Большой театр в сорок втором году?
–?Ты видел Большой театр в сорок втором году?
–?Не видел. Я был в эвакуации.
–?Вот и молчи. И я не видел. Я тогда работал там. – И дядя Валя резко показал рукой на запад, за Останкинскую башню, в сторону Берлина.
–?Шофером?
–?Нет, – сказал дядя Валя. – У меня был личный автомобиль.
–?Вас понял. Тогда Останкину нечего опасаться. Что нам какие-то Шубниковы с Бурлакиными. Или Любови Николаевны.
–?Я справедливости хочу!.. – заявил вдруг дядя Валя.
И сразу же он будто бы расстроился из-за своих слов. Заерзал, засуетился, принялся оглядываться, искал в карманах двугривенные монеты и не находил…
Я вспомнил:
–?Между прочим, Михаил Никифорович почти каждый день давал этой… Любови Николаевне… по рублю.
–?Ну и что?
–?Вы драмы Островского знаете?
–?Ты еще не родился, а мы с Яшкой Протазановым думали, как переделать для Алисовой «Бесприданницу».
–?Помните, как всякие негодяи у Островского скупают векселя должников?
