за стойкой и протирать стаканы, включаться или не включаться в политические дискуссии в другом углу, с мягкой надменностью увещевать ссорящихся супругов, нечаянно подслушивать чей-то план ограбления, становиться свидетелем измен — таким образом можно зарабатывать на существование, думала она, а зарабатывать необходимо. Убежище для исковерканных судеб, еле различимое в полутьме, залитое красным вином, нечто непроизносимое и необязательное в атмосфере ничегонеделанья и расслабленности, мирок в стороне от мира с его шумом и требованиями, другими правилами игры, корабль, дрейфующий между континентами по морю размером с комнату, а в глубине его — загороженное пустое пространство, в котором успокаивающий стук двигателя и дыхание других в той же лодке приглушает страх. Запах потерь и запах снов о новых неизведанных царствах и новом начале, утоляющее вино, пенящееся пиво. Когда все потеряно, они снимут очки и постучат в дверь, она откроет им, проводит их к столу и спросит, чего они изволят. Найти для них тихий уголок на удобном расстоянии от чужого гула, предложить своего рода общение, своего рода участие, думала она, чтобы они не изгнаны были, а приняты в сообщество вне общества. Наливать пиво из бочки, опустошать пепельницы и провожать последнего гостя до калитки, слышать последнее, исчезающее с ночным ветром слово. За дальнюю, внутреннюю калитку никто не зайдет, и хорошо, за ней все мы одиноки. Подметать пол, поднимать стулья на столы, считать деньги, думать свои медленные думы в темноте, сочинять фразы, сплетать их друг с другом и спать. Спать и самой переворачивать табличку «закрыто» на «открыто» у входной двери на следующий день. Так она думала и теперь оказалась здесь. Избушки на горных перевалах в межсезонье, за которыми присматривают жильцы той части дома, где всегда горит свет, когда все погружено во тьму, они ремонтируют лыжные базы и заграждения для снега, помечают шаг за шагом, камень за камнем тропинки в горах, когда отдыхающих нет поблизости. В их окнах горят желтые свечи, как тогда, когда среди холода, тьмы и бури экскурсионный автобус пробирался через заснеженные перевалы от одного рыбацкого поселка к другому, и на всю северную Норвегию светилось, быть может, одно-единственное здание. Они остановились, зашли в тепло; кто был голоден, заказал кофе, или жаркое из северного оленя с грибами и ягодами можжевельника, или рыбу, пойманную утром в море, остановись они ночевать, для них протопили бы комнату, и ее охватывал необыкновенный покой. А утром, когда они собирались дальше, она думала, что хотела бы остаться, будь это возможно, что такая жизнь должна быть очень хорошей. Желать гостям спокойной ночи перед сном, спрашивать, когда подавать завтрак. Говорить «добро пожаловать», «спокойной ночи», «пожалуйста», «доброе утро» и «удачной дороги».
Она спрашивает Эвенсена, не хочет ли он выпить с ней за первого гостя. Аду и Агнес зовут домой, на буфете стоят новые бокалы, она наливает в них шампанское, оно течет через край на руку, теплые капли падают с неба. Дождь приносит счастье и плодородие, выпьем же, друзья мои, новые и старые, за то, что наш первый гость сладко спал и снова заказал номер на две ночи. Это хорошая примета!
— Юхан Антонсен? — спрашивает Эвенсен.
— Да, вы его знаете?
— Юхана Антонсена? Конечно, — говорит Эвенсен.
Они прячутся под ветвями липы, чтобы не промокнуть.
Потом, когда дождевая туча уходит, они идут по лужайке к новой каменной скамейке у нижней шхеры, парящей в последних желтых лучах солнца, а пузырьки шампанского вместе с кровью бегут по телу к сердцу.
Как же все прекрасно.
Последняя ванная комната готова. На улице тепло. Скоро лето. Листва поет над головами, дорога расступается перед ними, приподнимая их с каждым шагом. Она заказала в аренду машину и отправилась за ней в город на автобусе. В машине есть место для всего необходимого, еще шампанского, еще бокалов. Окна опускаются сами, стоит только нажать на кнопку, ветер развевает волосы, собранные в хвост, и они разлетаются за ней крылом и щекочут затылок. Она такая легкая, такая радостная. Словно влюблена в синеву, в небо над головой и воздух вокруг. Сванхильд Энгельсгор стоит на остановке у церкви, Нина останавливается и предлагает ее подвезти. Та охотно соглашается, грузно садится рядом и просит закрыть окна. От ветра слезятся глаза. «У нее слезятся глаза от жизни», — понимает Нина, слушая соседку. Сванхильд рассказывает об Уле и о будущем. О курсах рисования, которые придется закрыть, если не будет достаточно записавшихся. О женатом мужчине, который не хочет разводиться. Ой, ой. Что-то это напоминает Нине. Но она не может его бросить. Она любит его. Так можно с ума сойти. Да, конечно, Нина понимает.
А тут еще деньги и холодные окна, которые надо поменять к следующей зиме.
Ну, об этом не стоит беспокоиться, Нина поможет, и до зимы еще далеко. Посмотри!
На поле стоят вплотную две лошади, уткнувшись мордами друг другу в хвосты, очаровывая или удручая своим видом — это как посмотреть.
Агнес собрала букеты для каждой вазы, шиповник, ромашки и купырь; когда Юхан Антонсен приезжает в четверг вечером на бордовом «вольво», Нина сидит в холле на новом офисном стуле, на стене за ее спиной висит шкафчик с ключами, он свежевыкрашен, к каждому ключу прикреплена деревяшка, найденная на пляже, с дырочкой и выжженной цифрой. Как и в прошлый раз, ему достается первый номер. Он переодевается из костюма в джинсы и рубашку с коротким рукавом, уходит, как в прошлый раз, и, как в прошлый раз, вернувшись, заказывает горячий бутерброд с ветчиной и пиво. Так жарко, что у плиты она стоит в одной футболке. Антонсен сидит на месте Эвенсена, и тут, вечером, неожиданно появляется сам Эвенсен без ведерка. Он садится за стол Антонсена и хочет не кофе, а пива, которое ему подают. Они выпивают много бутылок пива и говорят о том времени, когда Антонсен взялся за дело Эвенсена против страховой компании, касательно потонувшей лодки. К сожалению, они проиграли. Кто-то же должен проигрывать, правда, Эвенсен? Вскоре они все же просят кофе. Кофеварка гудит. Когда Нина появляется с кофе, они приглашают ее за стол. У них странные влажные глаза. Она наливает себе кофе и садится. Антонсен берет ее чашку и протягивает под столом Эвенсену:
— Смотри, чтобы тебя никто не засек.
— Да, да.
Эвенсен наливает из блестящей бутылки, и они смотрят на Нину, как она пьет. Жидкость приятно крепкая и теплая. Вскоре она снова заправляет кофеварку, теперь это начинает ей что-то напоминать. За окном наступают сумерки, все становится серым и плывет. Эвенсен скручивает самокрутку, Юхан Антонсен курит сигариллы, Нина курит через раз — то одно, то другое. Она поднимается наверх пожелать Агнес спокойной ночи и спрашивает: «Все будет хорошо? Уже два постоянных посетителя! А осенью ты пойдешь в школу вместе с Адой. По-моему, все будет хорошо!»
Когда она спускается обратно, кажется, будто она парит над лестницей, как невидимка, будто она идет, озаренная горным свечением, только гор нет, она под водой. У Эвенсена раскраснелись щеки, седые волосы щеткой стоят над головой. Юхан Антонсен, выпивая, становится все более загорелым, он говорит, что боится проиграть завтрашнее дело. Оно касается каких-то боснийских беженцев, которые нелегально поют на улицах. Их надо защищать. Да, да, кто-то должен и проигрывать, правда, Эвенсен? Он сохраняет за собой право быть неудачником и вести безмятежную жизнь.
Когда они заканчивают, уже поздно или рано, и серый свет проясняется. Туман низко стелется над быстро дышащим морем. Велосипед Эвенсена оставил неровный след на гравии вдоль канавы, который она ровняет граблями. Она смахивает табак со стульев, стола, подметает пол, выносит чашки и кофейник. Что еще надо сделать? Ей не спится, она такая пьяная. Она ступает на мокрую траву, выросшую, пока она не смотрела, до колен, ложится в нее. Небо над ней бесшумно покрывается трещинами, из щели в облаках падает ровный свет, все набирающий силу. Тишина, сочащаяся из земли, настолько глубока, что превращается в гул, будто бы природа дает обещание! С закрытыми глазами она видит восход солнца. Не на востоке, не на западе, оно встает повсюду, будто маленькие взрывы в голове.
— Мама?
Агнес зовет ее. Нина протягивает руки вверх, выдавая себя. Агнес подходит, раздвигая траву руками при каждом шаге, сначала правой рукой, потом левой, кажется, будто она горит в ярком свете, когда она оказывается совсем близко, тень падает Нине на лицо, и Нина снова все четко видит.
