– Что конкретно вы хотите от меня? – перебил Владимир растекающегося мыслью по древу собеседника.
– Вы подойдите завтра часикам к десяти в отделение, если вас не затруднит, и мы все вам расскажем...
Почему именно завтра? До завтра он голову сломает, размышляя и прикидывая, что придумали менты. А если его тоже арестуют? Может, не ходить? Но это еще хуже: его объявят в розыск.
Нет, обязательно надо пойти, ведь у них на него ничего нет. Он нигде не засветился, он был уверен в этом. На хуторе, кроме своих, его никто не видел. Даже если бы и видели, это еще ничего не доказывает. Мало ли! Он приезжал в гости к родителям товарища, погулял по берегу озера... Не возбраняется!
Нет, надо все выяснить сегодня, чтобы не болела весь день голова от ненужных мыслей.
– Простите, господин Столешников, а нельзя мне подъехать к вам сегодня? Дело в том, что я в отпуске и хочу уехать на море. Вы застали меня совершенно случайно, я уже собирал вещи...
– О нет, нет, Владимир Андреевич, вы пока не уезжайте! Сегодня так сегодня. Я у себя, мой кабинет номер двадцать девять. Подъезжайте, я буду ждать вас.
– Хорошо. Я буду через час.
Он положил трубку и постоял с минуту, раздумывая. Пожалуй, надо предупредить Богоборцева, что его вызвали в ментуру. Да, обязательно. И еще Ивана, так, на всякий случай. Береженого, как говорится, бог бережет. Какого же все-таки черта ментам от него надо?
Владимир посмотрел на часы: он успеет сделать себе омлет. И еще надо забинтовать руку: от нее дурно пахло этой вонючей гадостью.
Глава 15
Он остановился перед дверью с табличкой «29», выждал пару секунд по привычке, прислушиваясь к звукам, доносившимся изнутри, затем постучал. Услышав «Войдите!», толкнул дверь здоровой рукой.
– Ой, кто это у нас такой больной? – притворно-сочувственно спросил Павел Сергеевич, увидев забинтованную руку посетителя.
– Строгов Владимир Андреевич. Явился по вашему вызову, – по-военному лаконично доложил Владимир.
– Да по какому вызову, Владимир Андреевич, бог с вами! – замахал на него руками Паша. – Вам же сказали: вас
– У меня ранение, полученное в Чечне, порвано сухожилие, – снова по-военному лаконично доложил Владимир.
– Понятно, понятно, – сочувственно закивал Паша, – воевали... ранения... награды имеются... Вот, Саша, смотри, какие героические личности! Не то что мы с тобой, тыловые, так сказать, крысы. Или еще нас называют канцелярскими. Сидим тут, закопавшись в бумагах... А что, Владимир Андреевич, ранение ваше давно было?
– Два года назад. По этой же причине комиссован из армии.
– Комиссован? Понятно, понятно... У вас, я так полагаю, и другие ранения имеются?
– Как же на войне без ранений? На то она и война, – философски заметил Владимир.
Некоторое время они беседовали, Паша расспрашивал Владимира про Матвея, про то, как именно он погиб, где был захоронен, про других его боевых товарищей, про войну в Чечне, про его ранения. Владимир отвечал коротко, рассказал, что рука у него действительно серьезно повреждена, до сих пор приходится лечиться.
– А как же, Владимир Андреевич, вот тут, в ваших документах, которые вы предоставили на работу, сказано в справке из медицинского, замечу, учреждения, что рука у вас теперь практически здорова и вы можете делать ею все, что только захотите? – неожиданно задал вопрос Паша и пристально посмотрел в глаза собеседнику.
Владимир не дрогнул и не смутился. Он только чуть понизил голос, как бы сообщая следователю очень доверительные сведения, и сказал:
– Если честно, господин Егоров, я дал взятку врачу, чтобы получить вот эту самую справку. Мне очень хотелось занять место заместителя начальника охраны серьезного учреждения: зарплата там довольно приличная. А для
– Но принимали-то вас, Владимир Андреевич, не замом начальника, а
Паша смотрел на Владимира победно: что, мол, как я тебя подцепил? Попался, врун несчастный?
– Да, – с самым невозмутимым видом подтвердил Володя. – Брали меня действительно
– Понятно, – с самым добродушным видом кивнул Паша, – тогда вопросов к вам больше не имеется, вы можете быть свободны. Спасибо, что зашли...
– Давайте ваш пропуск, я вам его подпишу, – сказал Саша.
Владимир, повернувшись к нему, ждал, когда ему вручат бумажку, разрешающую выйти из этого серьезного учреждения. И тут случилось неожиданное: Паша, сидевший от него слева, вдруг бросил в него дыроколом с криком: «Лови!»
Владимир, разумеется, успел сообразить, что к чему, и уклонился от летящего в него предмета, упав грудью на стол. Дырокол просвистел над его головой, ударился в стену и с грохотом рухнул на пол. Саша не то удивленно, не то испуганно уставился на свое непосредственное начальство. Владимир выпрямился на стуле и тоже посмотрел на Павла Сергеевича.
– А что же вы дырокольчик-то не поймали? – съехидничал Паша. – Где же ваша реакция военного человека?
– А что же вы в человека дырокольчиком-то бросили? – возмущенно ответил Владимир.
– Я был уверен, что вы его поймаете.
– Вы, гражданин следователь, очевидно, пропустили мимо ушей все, о чем мы с вами только что говорили. Или вы не верите, что рука у меня недееспособная? В таком случае я могу показать вам шрамы от осколка и двух операций.
Владимир встал, подошел к столу, за которым сидел Паша. Он протянул к нему руку и взялся за бинт, начав разматывать его. Паша отшатнулся от руки, зажав нос.
– Фу, черт! Чем это воняет?
– Это мазь. Очень хорошая, обезболивающая. Между прочим, покупаю за большие деньги, но деваться некуда: когда ноет рана, на стену хочется залезть.
– Уберите, пожалуйста, вашу руку... Черт! Надо же, как вы только терпите такую... такой запах?
Паша так и сидел, зажав нос пальцами, и с отвращением косился на руку Владимира, которую тот снова забинтовал.
– Теперь понимаете, почему я не мог поймать ваш дырокол? Вы же его слева бросили, а стало быть, поймать я мог его только левой рукой, которая у меня, как видите, не работает. Или вы все-таки сомневались в этом, господин следователь?
Паша помрачнел.
– Вот ваш пропуск, – поспешно сказал Саша, протягивая посетителю бумажку.
Владимир взял ее и направился к выходу.