ошейнике у собаки надраенная бронзовая бляха. Один из санитаров игриво подмигнул Лерке, она отвернулась и гордо вздернула голову. Вагоны двигались медленно, словно боялись на ходу развалиться, и предупреждающе звякали.
Провинция, всплыло нужное слово. Все это странное измерение с его землей и небом, безбрежным Лесом, архипелагами и городами – одна сплошная провинция.
Ярко-фиолетовый автомобиль плавно развернулся и затормозил на асфальтовом пятачке возле края платформы. Высунулась Злата, помахала рукой.
– Здравствуйте, – чинно произнесла Лерка, устраиваясь на переднем сиденье.
– Лидия не знает?
– Я не говорила ей, как вы просили.
– Давай на «ты», не возражаешь? – предложила психологиня, выруливая на дорогу. – Как тебе у нас понравилось?
– Обещали колдунов на каждом шагу, я пока ни одного не видела.
– У меня прапрапрадед колдун. Кирсан Новашек – тебе это имя ни о чем не скажет, а в магических кругах он достаточно известен. Ему четыреста двадцать девять лет.
«Достаточно известен» – так можно охарактеризовать, например, ученого. На разочарованную Лерку такие аналогии наводили тоску. Подсунули заместо сказки непонятно что.
Зато город всецело принадлежит солнцу, на карнизах сидят голуби и еще какие-то птицы с желтыми грудками, похожие на ласточек, только хохлатых, люди одеты легко и ярко. Дома сейчас зима, а здесь лето, и еще долго-долго будет лето.
У домов вид так себе: щербины, потеки, «волчий бархат», линялая штукатурка. Хотелось бы Лерке верить, что это всего лишь обертка, под которой спрятано что-то волшебное.
Машина затормозила на площадке перед небольшим зданием с аляповатой золоченой лепниной по фасаду и сиреневыми кустами по обе стороны от крыльца. Какие громадные махровые кисти у этой сирени, и аромат заполонил все окружающее пространство, перебивая обычные городские запахи. В нем определенно присутствует что-то дурманящее: Лерке показалось, что позолоченные карнизы местами шевелятся, колышутся… Если это начало, что же будет потом? Она зажмурилась и потрясла головой. Словно в ответ на это кусок позолоты отвалился, шлепнулся чуть ли не под ноги и судорожными рывками пополз прочь, на глазах теряя желтизну и блеск.
– Развели прелесть… – брезгливо процедила Злата.
– Что это?
– Перекидники. Видишь, сколько там еще сидит? Идем, из кафе их гоняют, иначе я бы здесь не обедала.
О перекидниках Лерка читала в Приложении к «Памятке Туриста». Мимикрирующие животные. Безобидные, питаются насекомыми. В супермаркете их нет, вооруженные швабрами и сачками юные менеджеры не допускают такого безобразия. Главное, что у нее не глюки.
Кафе и впрямь оказалось уютное. Круглый зал с укромными нишами, столики и стулья из темного дерева, цветной наборный пол. Еще и наверху сплошная лепнина, словно кремовые украшения на бисквите. Кажется, без перекидников, если только те не замаскировались под фестоны и розетки до полной неотличимости.
Злата с Леркой устроились в нише, до половины задвинув скользящую раму с натянутыми деревянными бусами, это напоминало счеты, которыми здесь сплошь и рядом пользуются вместо калькуляторов.
Меню – глаза разбегаются: мясные и грибные блюда с незнакомыми названиями, паштеты, салаты, блинчики с начинкой, что-то еще.
– Заказывай, не стесняйся. Мне от тебя кое-что нужно, так что пообедать за мой счет – это для тебя святое дело. У Никесов кормят средненько. То, что вам дают каждый день суп на курином бульоне, полноценное жаркое и сладкую творожную запеканку – моя заслуга. Несколько лет назад кормили паршиво, добрые папа с мамой Никесы приучали детишек экономить на еде ради процветания семейного бизнеса, хотя никакой, заметь, необходимости в этом не было, мягко говоря не банкроты. Претворяли в жизнь девиз «Сначала обслужи и заслужи, потом будешь хорошо кушать». Ох, какой я штраф им тогда влепила… – Злата мечтательно зажмурилась. – Конкретно я добивалась нормального питания для моей пациентки, но они решили, что негоже кого-то выделять, и перевели на приемлемый рацион всех семерых. Когда детеныш из бизнес-семьи похож на избалованную собачонку, всегда готовую и облаять, и нагадить, в этом хорошего мало, но такие педагогические эксперименты, как у Никесов, тоже та еще крайность.
Лерка вполне искренне кивнула.
– Какое мнение у тебя сложилось о Лидии? – спросила собеседница, умело выдержав паузу.
– Она симпатичная. Странная немножко, но, наверное, носитель МТ и должен быть со странностями, все-таки сдвиг ведь. А среди Никесов она точно самая адекватная.
– По всем признакам у нее вторая степень, но беда в том, что увязла она основательно, на четвертую с плюсом. Очень плохо, что она хочет вернуться в свою прежнюю жизнь. Среди носителей мнемотравмы довольно много таких, кто стремится поскорее все забыть, с ними легко работать, а Лидия вцепилась в свое прошлое всеми десятью коготками и не отпускает. Любовник у нее там, видите ли. Я бы этому любовнику сказала пару теплых, ох, сказала бы, только никак не могу вычислить его личность. К кому ни обращалась, все руками разводят.
– Там еще какая-то колдунья, которая навещает его и приносит еду, – невольно подсказала Лерка.
– Я в курсе. Судя по всему, могущественная тетка.
Запоздало встрепенувшаяся совесть свернулась умиротворенным клубком: выбалтывай – не выбалтывай, Злата и сама все знает.
– Чем я могу помочь? – осторожно поинтересовалась Лерка.
– Мне нужны все зацепки, которые она вспомнит. Она скрытная. Тебе она вроде бы пока доверяет, мне – не очень-то. Только не надо говорить, что ты не можешь обманывать ее доверие. Можешь и должна, это для ее же пользы. На данный момент прогноз по ее случаю неблагоприятный: вторая степень может плавно перейти в третью, а там и в четвертую.
– И что будет?
– Лучше спроси, чего не будет.
Их прервали: ширма с тихим деревянным перестуком отодвинулась, в проеме возник официант в куртке и шароварах соломенной расцветки. Пока обсуждали заказ, Лерку невольно поежилась: что угрожает Лидии – сумасшествие, какое-то другое серьезное заболевание? Если дело обстоит таким образом, тогда, конечно, лучше забить на доверие и сделать, как скажет адаптер.
– Ладно, чего не будет? – произнесла она негромко и хмуро, после того как официант удалился.
– Не будет у нее нормальной полноценной жизни. Про Сабари и его кастрюлю с кредитками ты уже в курсе? Смех смехом, но это фарс и трагедия в одном флаконе, и, если на то пошло, серьезная недоработка адаптера Сабари.
– Что там такое? Я только слышала краем уха о каком-то процессе Сабари.
– Это не процесс, а балаган. И народ на заседания суда ходит, как в балаган, дошло до того, что билеты за месяц до начала распродают по офигительным ценам. Джануш Сабари – носитель мнемотравмы четвертой степени. В прошлом воплощении был женщиной, которая терпела обиды от своей родни и незадолго до смерти припрятала в тайнике под полом полуторалитровую кастрюлю с завернутыми в тряпочку сбережениями. При четвертой степени носитель МТ отлично помнит места, имена, события, лица, как будто и не умирал вовсе, так что Сабари однажды забрался в свое бывшее жилище и достал клад, но его задержали, как грабителя, с тех пор идет тяжба. С одной стороны, деньги не его, потому что женщина, которой они принадлежали, умерла и похоронена, ее имущество по закону перешло к наследникам. С другой стороны, все-таки его, и тогда инкриминировать Сабари можно разве что проникновение в чужой дом и акт вандализма, он там пол разломал, чтобы добраться до тайника. Судопроизводство еще не знало таких казусов. И угадай, сколько времени это безобразие тянется?
– Долго, да? Года два-три?
– Почти полвека по староземному счету. Сабари – подвид С, ему сейчас восемьдесят два года. Родственники тоже подвид С. Кто потерпевший, кто ответчик, все давно перепуталось, так как он выдвинул встречный иск: обвиняет бывшую родню в ущемлении прав и нанесении морального ущерба. Комедия,
