бедра и испуганно хлопал глазами, а Хоботов стоял, как соляный столп, и только молча хватал ртом воздух.
Позже он вспомнил намеки приятелей и их советы последить за женой, но было уже поздно. Он, пораженный в самое сердце и разочаровавшийся в женщинах раз и навсегда, подал с горя на развод, а Людмила, поняв, что вымаливать прощение бесполезно, ходила по институту и рассказывала всем мало- мальски знакомым девчонкам, что у Хоботова «очень маленький» и что в «постели он абсолютный ноль». Над Вадимом смеялся весь курс, на мечте об аспирантуре пришлось поставить жирный крест, а на всех девушек с тех пор он смотрел с нескрываемой злобой, поклявшись себе не жениться больше никогда и мстить всем этим похотливым сучкам любыми возможными способами.
Несколько раз в своей жизни он заводил себе подруг и сожительниц, но все они, не выдержав его постоянного мрачного настроения и грубого с ними обращения, быстро исчезали из его жизни. Так господин Хоботов и остался закоренелым холостяком, несмотря на довольно солидный возраст, и год от года только утверждался в своем мнении относительно подлости женской натуры. Он был уверен, что из-за них, этих продажных тварей, он не сделал хорошую карьеру ученого, что ему пришлось работать не там, где он хотел, и не тем, кем он хотел. Правда, он стал предпринимателем, открыл свою риелтерскую фирму и завел знакомства в очень серьезных и нужных учреждениях. Он был обеспеченным человеком, но все это было не то. Он вел не совсем честный бизнес, боялся закона, вынужден был делиться кое с кем в прокуратуре, сам брал взятки и ждал, что когда-нибудь все это плохо кончится. Ожидание расплаты делало его еще более злобным и угрюмым.
По субботам он приходил с друзьями в сауну, парился до одури, хорошенько напивался, потом ехал на такси домой и там, в своей трехкомнатной шикарной квартире, среди роскошной мебели и дорогой японской техники, в полном одиночестве рыдал, проклиная весь женский род, начиная от бывшей жены Людки- проститутки до массажистки сауны, услугами которой он пользовался в последний раз. Надо сказать, что к этим девочкам он заходил, в общем-то, нечасто – от силы пару раз в месяц, и, выйдя, каждый раз говорил себе одну и ту же фразу: «Твари! Как есть, все они – похотливые твари!»
И вот теперь, когда одна из этих тварей, назвав Хоботова героем (подхалимка, блин!), предложила ему выпить с ним из одного бокала, он с брезгливостью отпрянул от нее и посмотрел, как на какую-нибудь бомжиху.
– А ты, часом, не заразная? – опасливо спросил он. – А то трахаешься здесь со всеми подряд…
Стелла даже растерялась от такой наглости.
– Что? Да я даже в губы ни с кем не целуюсь! – обиженно проговорила она.
– Знаю я таких! – отрезал Хоботов. – Не целуется она… Как же, ври больше!..
Но ее вино, однако, допил. «Ну и тип», – подумала Стелла, но вслух довольно-таки миролюбиво сказала:
– Ладно, котик, давай дальше массаж делать. Ляг на спину, я поглажу тебе грудь и животик…
– Я тебе не котик! – огрызнулся Хоботов, но при этом почему-то послушно лег на спину.
Она принялась гладить ему грудь, плечи, как это делала управляющая в сауне. «Ничего, ничего, сейчас ты, козлина, довыпендриваешься, – думала Стелла. – Сейчас ты уснешь, и я с тобой разберусь по полной!»
Между тем захмелевший от вина и разомлевший от массажа Хоботов вдруг ни с того ни с сего начал откровенничать с ней. Или это ее снотворное начало действовать?
– У меня и жены поэтому нет, – ворчливо-брезгливым тоном вещал он, – я с вами, заразами, вообще никаких дел не имел и иметь не хочу! Все вы, суки, сволочи!
– Чем же мы, бедные девушки, так тебе насолили? – ласково-шутливо осведомилась Стелла.
– «Бедные девушки»! Твари вы все хорошие! Лживые суки…
– Ну? Так уж прямо и все? Может, среди нас и хорошие встречаются, а, герой?
– Может, и встречаются… одна на тысячу! А все остальные – твари!
– Тебя, должно быть, кто-то сильно обидел, – предположила Стелла, – я имею в виду, кто-то из женщин. Поэтому ты так нас ненавидишь.
– «Обидел»! Попробовал бы меня кто из ваших обидеть! – с угрозой в голосе процедил сквозь зубы Хоботов.
– И что бы ты тогда сделал? – не переставая массажировать клиенту плечи, спросила Стелла.
– Убил бы!
Вот тебе и на! Нет, ну, правда, урод! «Даже не скрывает своей ненависти к женщинам», – подумала Стелла. Между тем ее беспокоило, что снотворное никак не действовало на этого женоненавистника. Сколько можно его гладить и ублажать?! Это что, до утра будет продолжаться? Дать бы ему чем-нибудь тяжелым по башке! Чтобы вырубился, наконец, и чтобы она могла осуществить свою месть.
– Так уж и убил бы?! – с сомнением в голосе сказала между тем Стелла. – Это ты, наверное, только так говоришь, для красного словца. А на самом деле…
– А на самом деле я вас, сучек недоделанных, душил бы, вот этими руками душил…
Хоботов вскинул руки с растопыренными пальцами и потряс ими перед ее лицом. Стелла отпрянула и заглянула в его глаза. Последнюю фразу он сказал как-то уже менее злобно. Она все время наблюдала за его реакцией и поняла, что вот сейчас действие снотворного уже начало сказываться: клиент, кажется, стал потихоньку «тормозить»: говорил немного медленнее, и веки его начали слипаться. Или он просто кайфовал от удовольствия, получаемого от массажа?
Вдруг Хоботов резко открыл глаза. Стелла даже вздрогнула от неожиданности.
– Тварь. Сука. Подстилка общественная. Шлюха…
Девушка застыла, как изваяние, и испуганно смотрела на клиента, который вдруг начал, как робот, выдавать такие оскорбления. Стелла стояла и ждала, не зная, как реагировать. А Хоботов между тем обозвал ее еще парой непечатных выражений и, поднявшись, сел на диване:
– Убью! Задушу своими руками, сучка!
Его глаза горели бешеным огнем. Он схватил ее за волосы своими ручищами. Если бы это были ее настоящие волосы, ей, наверное, было бы очень больно. Хоботов с силой дернул их вниз, и парик моментально слетел с ее головы. Оба растерялись. Хоботов удивленно смотрел на оставшиеся в его руке волосы девушки, не сообразив спьяну, почему так произошло, а та, поняв, что ее рассекретили, в первую секунду не знала, что предпринять. Стелла не на шутку испугалась, но именно этот испуг и подтолкнул ее к решительным действиям. Она схватила первое, что подвернулось под руку, – бутылку – и от души приложила ею Хоботова по голове. Мужчина как-то удивленно посмотрел на нее, охнул, медленно закрыл глаза и повалился обратно на диван, только упал он на бок. Стелла увидела, как по белой простыне, предварительно постеленной ею, из-под его головы медленно расползается темно-красное пятно.
– Эй, мужчина, – негромко окликнула она клиента и даже потрясла за плечо.
Молчание было ей ответом.
«Пора!» – решила она и достала из своей сумочки секатор, медицинские перчатки и веревку. Она несколько раз обмотала шею Хоботова веревкой и затянула потуже. Лицо его посинело, он захрипел… «Так тебе, мразь! Ты тоже душил мою сестру вместе со своими дружками, так что получи!..»
Через минуту она отпустила веревку. Ей показалось, что Хоботов умер, во всяком случае, дыхания она не улавливала. Пациент скорее мертв, чем жив… Стелла достала из сумки секатор…
Через минуту, закрыв дверь на ключ, она вышла из клуба, дошла до дороги и принялась голосовать…
Двое суток Стелла не выходила из своей комнаты. Она отключила телефон, ела только то, что оставалось в холодильнике, а в туалет ходила, предварительно долго постояв у двери и послушав, нет ли кого в коридоре. Но там была гробовая тишина: алкаш Толян находился в очередном запое, а еще одни соседи – старики: муж и жена, что жили в комнате напротив, как раз уехали на эти дни к своим взрослым детям в другой город. Наконец утром третьего дня девушка почувствовала, что состояние смертельного страха у нее прошло, что пора выходить из подполья, и включила телефон. Просмотрев пропущенные звонки, она увидела, что Антон звонил ей целых четыре раза. Соскучился, бедняга. Ладно, она позвонит ему, но потом, чуть позже, а сейчас, наверное, ей придется привести себя в порядок и сходить в магазин за провизией. Холодильник был безнадежно пуст и уныл, в буфете, кроме муки, тоже ничего не было. Даже
