смысле слова, иные существа, один – многомерник, другой – лярниец. То, что в схватке с Организацией победили эти монстры, Римма-Анджела еще могла пережить. Горько, обидно, тяжело, но не унизительно.
Зато, когда она вспоминала Поля, ее как будто по живому резали. Обыкновенный парень, хотя и «сканер», вдобавок выросший на Незе, в самых что ни на есть тепличных условиях – да он просто не имел права быть сильнее, чем ликвидатор Кирч! Это же все равно, как если бы салага-стажер оказался круче ветерана, словно плевок в лицо!
На Сагатре, когда тергаронский крейсер ударил из бортовых дезинтеграторов, Римма и Поль прятались на нижнем этаже подземного бункера. Они не распались на молекулы и не задохнулись, их не смело разбушевавшимся вслед за этим ураганом – все катаклизмы происходили на поверхности планеты.
И тот, и другая стремились избежать встречи с находившимися на крейсере представителями Космопола, каждый по своей причине.
Римма – понятно, почему: ее бы или сразу к стенке, или под суд. А Поль не хотел, чтобы его силком забрали на службу. «Сканеры», тем более такого заоблачного уровня, ценятся на вес золота, даже еще дороже.
Правда, потом он все равно оказался в рядах Космопола, но пошел туда на своих условиях, по контракту, все пункты которого сторона-наниматель обязана неукоснительно соблюдать, а если бы его сцапали на Сагатре, с ним бы не церемонились сверх необходимого.
Надо ли объяснять, что Римму его позиция бесила: ишь какой, не желаешь подчиняться и ходить строем, все должны с тобой считаться! В Организации из стажеров умело и быстро выбивали такую дурь, и Римма-Анджела не любила тех, кто отрицал правильность подобного порядка вещей.
Еще тогда ей хотелось его убить – так же сильно, как многим другим девушкам на ее месте захотелось бы с ним переспать. Он был на редкость хорош: стройный, ловкий, до чертиков симпатичный.
Впрочем, он не «был», а «есть». Дослужился до капитана и вдобавок заработал среди коллег- космополовцев репутацию отчаянного парня, а это, по меркам Риммы-Анджелы, важнее карьеры. Он получил все то, что недоступно для нее, поэтому вдвойне хочется его убить, до жгучих слез, до нестерпимого душевного зуда…
На Сагатре это желание пришлось засунуть в самый дальний ящик. Только «сканер» с его запредельным чутьем мог найти путь наружу через карстовые пещеры, в одиночку Римме бы оттуда не выбраться. И как же она мечтала, чтобы он проявил слабину, запаниковал… Ну, или хотя бы просто расклеился из-за постоянных кровоточащих ссадин, холода, отсутствия привычного комфорта… Как бы она его осадила, с какой презрительной ухмылкой отхлестала бы по щекам, чтобы привести в норму!
Не дождалась. Воля и самообладание у него ни разу не отказали.
Помнится, Римма чувствовала себя так, словно ей самым наглым образом утерли нос. Да он просто не имел права быть таким сильным! Какой-то хлюпик с Неза ни в чем не уступает ликвидатору из Конторы Игрек – это же курам на смех, как говорили на Яхине.
Ладно, пусть не такой уж хлюпик, мускулы в комплекте, но кисти рук – изящные, как у статуи в музее, обзавидуешься (Римма и обзавидовалась), а биография такая, что логику можно скомкать и выбросить за ненадобностью в ближайший мусоросборник.
В ту пору, когда Организация охотилась за ним, как за уникальным экземпляром «сканера», Римма ознакомилась с его досье. Вначале все, как ожидается: мальчик из благополучной обеспеченной семьи рос тихим, изнеженным, неагрессивным, страдал галлюцинациями, его лечили (идиоты, не галлюцинации это были, он же «сканер»!), к двенадцати-тринадцати годам вылечили, галлюцинации прекратились (вероятно, он чуть-чуть поумнел и перестал распространяться о своих видениях и странных ощущениях). Учился хорошо, радовал родителей и учителей примерным поведением. Римма таких чистеньких щенят в грош не ставила, и когда была малолетней сорвиголовой на Яхине, и позже, в Организации.
В возрасте пятнадцати лет пережил сильное потрясение. Банальная неприятность в темном переулке – его попытались ограбить какие-то нелегалы, которых спугнул подоспевший полицейский патруль. На пострадавшем не было ни царапины, только рубашка разорвана, и отобрать ничего не успели. Отделался легким испугом. Точнее, испугом далеко не легким (тут Римма, читавшая досье, удовлетворенно ухмыльнулась, сознавая свое превосходство над незийским слабаком): мальчишка находился в шоковом состоянии, едва мог говорить, в полицейской машине его так трясло, что ему поскорее вкололи успокаивающее и отвезли домой. Наспех составили протокол, за неудачливыми грабителями гоняться не стали – потерпевший практически не пострадал. Случилось это в Элакуанкосе, «городе экзотическом и коварном, как россыпь завлекательно-разноцветных осколков стекла, готовых изранить тебя до крови» (запомнившаяся цитата из какой-то незийской новеллы, которую Анджела однажды прочла до половины, маясь от нечего делать).
До сих пор события развивались, как положено: происходит то, чего ожидаешь, каждый занимает отведенное ему место, миропорядок выглядит незыблемым и справедливым. Дальше логика отдала концы. Римма продолжала изучать досье без всякого удовольствия, с нарастающим глухим раздражением.
Через некоторое время после того происшествия он пришел в спортивный клуб и записался на рукопашный бой. Тренер с ним долго мучился, но все ж таки сделал из никудышного исходного материала бойца не хуже других. Спустя год Поля было не узнать – и не только в переносном смысле: этот быстрый и гибкий, как кошка, парень с заработанными в уличных стычках фингалами мало напоминал прежнего пай- мальчика. Он уже не трясся от страха, завидев в ночном переулке подозрительных людей, это его надо было бояться!
«Стал сильным, потому что был трусом! – подумала Римма со злостью. – Подумаешь, героизм…»
Во время путешествия через карстовые пещеры он однажды признался, что ему в то время даже нравилось гулять с синяками на физиономии.
«Ага, к показухе стремился, – тут же отметила Римма, мысленно выискивая, к чему бы еще придраться. – Чтобы все принимали тебя за крутого…»
Уличные подвиги не помешали ему поступить в полицейскую школу, успешно пройдя все необходимые для этого психологические тесты и проверки. Его приключения не выходили за рамки заурядного мордобоя, он никого не убил и никогда не нападал на тех, кто не в состоянии дать отпор. Наоборот, лез в драку с сильными противниками, нередко проигрывал, но не сдавался.
И он определенно принадлежал к числу тех ребят, которые при любых обстоятельствах стараются остаться незапятнанными. Римма таких терпеть не могла. В Конторе ей частенько приходилось выполнять грязную работу, руки по локоть в крови и в дерьме, чего уж там, и в поведении таких принципиальных чистюль она усматривала личное оскорбление. То есть она, конечно, ощущала свое над ними превосходство, но неприятный осадок все равно оставался.
Из незийского иммиграционного контроля Лагайма в конце концов вышвырнули за вопиющие дисциплинарные нарушения. Так и не поняли, твердолобые раззявы, что в их распоряжении оказался «сканер» экстра-класса, хотя регулярно отмечали в рапортах его «феноменальную интуицию».
Примерно в то же время он подружился с Тиной Хэдис и ее пришельцем-многомерником, известным под именем Стива Баталова.
Тогда же Маршал решил, что эти люди слишком опасны, чтобы позволить им жить дальше. Тут он не ошибся, они действительно оказались опасными – настолько, что Организации больше нет, и самого Маршала нет, а Шоколадная Анджела, бывшая Римма Кирч, прозябает на Парке в Новогодней Службе.
Противники Маршала, несмотря на всю свою крутизну, не смогли бы одержать верх, не будь у них «сканера». Недаром Контора столько сил потратила на то, чтобы его заполучить. Впустую.
Можно было взять в заложники его близких и дальше действовать по стандартной схеме, но тех вывели из-под удара с помощью подлейшего трюка. Никто ведь даже не заподозрил, что Тина и Лиргисо сговорились и нашумевшее «похищение» Поля Лагайма – балаган для дураков. Тина рассказала об этом уже после, когда все закончилось. Анджела мучилась, локти кусала – вот бы догадаться вовремя! – но еще сильнее она мучилась, вспоминая Поля.
Убить. Ликвидировать. Пустить в расход. Прикончить. За гибель ребят на Вьянгасе, за Маршала, за то, что не сломался в сагатрианских пещерах, хотя не имел на это никакого права…
И еще он не давал поводов для презрения – от этого Римме-Анджеле было совсем тошно.
