оттенок, это потом он станет ослепительно-белым и потеряет краски, а сейчас солнце яркое, огненное, даже ощущается его здоровый живительный жар.
Лес вокруг просыпался, просыпалась жизнь, просыпался новый день. Куда-то уполз жиденький болезненный туман из лощинок, мир заиграл четкими контурами и яркими настоящими красками вместо ночных размытых очертаний. И даже воздух, в котором только что ощущалась только ночная сырость и прелость, стал душистым, насыщенным тысячей ароматов хвои, трав и цветов. Откуда-то появились мошки, лесные шмели, бабочки и стрекозы, как будто их выпустили из одной большой коробки, которая запирается на ночь. День начался!
Настроение у Антона улучшилось, но общее состояние оставляло желать лучшего. Он определил для себя главным только отдых и еду при первом же появлении жилья. Все остальное, включая и воспоминания, – потом, во вторую очередь.
И как только он пришел к этой мысли, перед ним за очередным поворотом железнодорожного пути открылся долгожданный вид. Железнодорожные пути раздваивались, потом переходили в четыре ряда, а дальше, в самом конце, виднелась характерная верхушка простой, но такой милой сердцу водонапорной башни. Станция, поселок, что угодно, но там есть вода! Антон понял, что на самом деле он уже не может бороться с жаждой, – она сожгла его, иссушила внутри. Вода сейчас – это для него самое главное.
Первым делом Антон припал к колонке. Старая милая колонка – железная, холодная, потная от выступившего на ней конденсата, с большой полукруглой головой и оттопыренной сбоку ручкой. Как хорошо ощутить рукой эту влагу на металле, нажать на эту ручку и почувствовать ухом и рукой, как вырывается давление, как гудит внизу вода, поднимающаяся по трубе. А потом кран выплевывает брызгами первую порцию, вслед за которой ударяет в желоб на земле тугую ледяную струю живительной и такой вкусной воды.
Антон жадно пил, мочил голову и грудь. Потом отдыхал и пил снова, стараясь не заполнять желудок ледяной влагой, а увлажнять слизистую оболочку рта, как его когда-то учили.
– Эк, сыночек! – послышался за спиной старческий голос. – Нешто тебя по земле волочили?
Он обернулся и увидел старушку в черном лоскутном переднике и белом цветастом платке, повязанном под подбородком. Добродушная такая, чистенькая старушка, к которой сразу появляется доверие, и в голову приходят ассоциации с горячими пирожками на сковородке, крынкой молока под чистой проутюженной тряпицей. Или это давал о себе знать голод?
– Почти, бабуля, – стараясь не блестеть голодными глазами, согласился Антон. – С поезда я упал.
– О, господи! – в ужасе схватилась рукой за грудь бабка. – Это тебя как же угораздило-то? Выпимши, что ли, был?
– Ограбили меня, – с готовностью пояснил Антон. Ему почему-то показалось, что больше сострадания он вызовет в роли непьющего человека. – Уснул ночью, а меня ограбили и выбросили из поезда на ходу.
Бабка запричитала, крестясь и осматривая незнакомого парня с ног до головы. Видимо, впечатление от внешнего вида сошлось в ее голове с образом человека, падавшего из вагона на ходу поезда.
– Тебе теперь надо к участковому или прямо к ним в отделение, – посоветовала она. – Это ж надо, какие злодеи у нас завелись! Страсть-то какая, а я и дверь на ночь перестала запирать, и корову.
– Бабуль, – постарался вернуть старушку к реалиям своего положения Антон, – дай чего-нибудь перекусить, а то я до полиции не дойду. Сил нет.
– И пойдем, сыночек, и пойдем, – закивала бабулька. – Я тебя накормлю и дорогу покажу. Полиция у нас тут недалеко, прямо на станции.
Стараясь быть галантным, Антон предложил свою помощь. Он заполнил водой цинковое ведро бабки и донес его до второго от края поселка дома. Хозяйка деловито семенила рядом и продолжала причитать по поводу происшествия с незнакомцем.
В чистеньком старом доме было уютно. Выскобленные по старинке полы, обилие кружевных салфеточек и полотенчиков, запах трав и хлеба. На фоне этого патриархального благополучия и спокойствия даже запах коровника не раздражал, а, наоборот, умиротворял.
Отказавшись от рюмки водки, как лекарства, Антон умял глубокую тарелку щей, прикусывая подогретыми пирожками с картошкой. Оказалось, что это очень вкусно. Второго блюда у бабки не было, но она поставила тарелку с нарезанным салом и хлебом. И большую чашку со сладким чаем. Чашка была широкая, вся в больших красных цветах, и чай из нее пить было вкусно. И очень не хотелось вставать с коричневого деревянного стула и из-за старого круглого стола под белой скатертью. Разморило после сытной еды.
Бабка вроде поняла, а может, просто увидела состояние гостя. Она вывела его на улицу и усадила на широкую лавку под навесом у сарая. Антон некоторое время сидел, наслаждаясь отдыхом и ощущением сытости, потом его глаза стали слипаться. Сон никак не шел, что-то мешало, сопротивлялось ему. Он решил, что это просто возбуждение, чувство опасности, но победить это возбуждение не удалось, в таком полузабытьи он и провел около часа.
Где-то в подсознании возникали образы, но Антону никак не удавалось зафиксировать, распознать этих людей. Он понимал, что они ему хорошо знакомы, а лиц не видел. Были какие-то помещения, потом помещения с двухъярусными кроватями, были женские лица, потом мужские. Затем все свернуло в сторону детства. Антону почему-то приснилась их с мамой старая квартира и такие же салфетки на комоде в спальне. Был у мамы старый комод, с которым она не хотела расставаться.
А потом Антон неожиданно проснулся. И, как ему показалось, оттого, что солнце сдвинулось, и его правая нога оказалась уже не в тени, а на самом солнцепеке. Лицо было липким от пота, и опять хотелось пить. Он сел поудобнее на лавке и осмотрел двор. Теперь хорошо, теперь он кое-что начал вспоминать. Однако, как попал в товарный вагон, не помнил, даже фамилии своей не помнил. Бабке представился Антоном, машинально так представился, а вот фамилия вылетела из головы, хоть ты тресни.
Попросив у бабки попить, Антон неторопливо выдул еще одну большую чашку горячего чая, раскланялся со своей спасительницей и отправился в сторону станции, как ему посоветовала хозяйка. И только за следующим домом свернул в сторону города. Почему-то он знал, что на станции лишь участковый пункт полиции, а ему сейчас полиция совсем не нужна, ему бы сориентироваться в пространстве да придумать себе приемлемый план на будущее. Город ему нужен. То, что это не маленький поселок, Антон понял, когда отошел от бабкиного дома метров на сто. Вдалеке он увидел крыши пятиэтажных домов, утыканные телевизионными антеннами, а потом и девятиэтажки. Разглядел даже несколько высоких современных зданий, которые могли быть офисными зданиями или торговыми центрами.
Цивилизация, знакомая среда. И возможность что-то и кого-то вспомнить, кто мог бы Антону сейчас помочь. Он уже чувствовал, что вот-вот наступит долгожданное прояснение. Только для этого нужен толчок, что ли. И лучше не стресс, а приятные ассоциации. И не только потому, что любой человек не любит стрессы, а потому, что в глубинах подсознания вяло провернулась мысль-воспоминание о том, что вся жизнь Антона была сплошным стрессом. И что с этим связано? Вдруг откуда-то очень ярко всплыло лицо мамы. Молодое, красивое, улыбающееся. И все сразу стало на места: застарелая боль вскипела в груди, провернулась раскаленным жерновом по незаживающим ранам – могила на Сибирском кладбище, человек в милицейской форме, пятящийся к окну и исчезающий в нем, это же тело, но распростертое под окном, и чувство удовлетворения при виде этой картины.
Ничего особенного Антон не вспомнил, кроме разве неприязни к полицейской форме. Потом всплыло желание мстить, но только кому?
Он шел по тенистой окраинной улице и с неудовольствием ловил на себе неприязненные взгляды прохожих. Ладно, не смертельно. Вот только вспомнить бы номер телефона, который крутится где-то рядом в памяти. Такой знакомый. Какая же сволочь выгребла все из карманов? Или…
– Ваши документы, – вывел Антона из задумчивости чей-то властный голос.
Только этого не хватало! Он повернулся и угрюмо посмотрел на двух молодых сержантов полиции. Не слишком плечистые, один ростом даже меньше метра семидесяти, но как держатся. Взгляды уверенные, самодовольные. А этот потянул из кожаной петли на ремне дубинку. Понятное дело! Перед ним здоровый крепкий парень, на голову выше и в плечах шире. И видок у парня, как у землекопа. Может, беглый зэк, может, в розыске, и ему нечего терять.
