посередине между ними увидишь хижину. Раньше там жил мудрый отшельник, потом она стояла ничья, а теперь будет проклятое место. Людоед уводит их туда, возвращается один. Если… ты… такой смелый…
Началась агония. Гаян добил его, вытер нож и, осмотревшись, зашагал прочь. Заброшенная хижина к юго-востоку от Ахсы. И времени осталось в обрез. Несколько дней.
Он узнал все, что нужно, теперь надо найти Рен с Венустой и уносить отсюда ноги, пока его не обвинили в убийстве. То, что он оборонялся, вряд ли покажется местным веским оправданием. Руку жжет… Да еще и кровь капает. Распоротым рукавом не обошлось, но рана несерьезная. Остановившись, он вынул из кармана бинт, навязанный предусмотрительной Венустой, замотал, как сумел, порезанное предплечье, затянул зубами узел. Эта зануда все-таки умница: боль сразу утихла – видимо, бинт заговоренный. А на голове ноет шишка, это врезали кулаком. Его счастье, что напали не профессионалы. Ремесленники, или приказчики из лавок, или наемные работники здешних богачей. Но оно же и плохо: Гаян теперь виновен в убийстве двух честных горожан. Если б не упустил третьего… Вот Тибор, наверное, не упустил бы, но Тибор не знает ибдарийского.
Он опять вышел на улицу, где стоял рассыпающийся старинный дворец цвета лежалых костей, когда в другом конце мелькнула Венуста в радужных йефтянских шелках. С ней был кто-то еще, кроме Рен.
А позади – возбужденные голоса. Гаян свернул в проулок за дворцом, без особой надежды толкнул рассохшуюся деревянную калитку в глинобитной ограде, засиженной мухами, сверкающими, как злые изумруды. Не иначе, хитроумный Ланки, напуганный перспективой «качелей» не меньше других богов, решил ему посодействовать, потому что калитка сразу распахнулась.
Затененный задний дворик. Вязанки прутьев, объемистая корзина с кизяковыми лепешками, треснувший глиняный кувшин в половину человеческого роста, бочка с крохотным болотцем на дне. Трогать бочку Гаян побоялся: не ровен час – развалится. Подпер калитку корзиной.
Небольшие окна, затянутые прозрачной тканью, напоминающей мушиные крылья, смотрели во двор подслеповато и безразлично. Движения Гаян нигде не заметил. Осторожно отвел занавеску, прикрывающую дверной проем, и попал в темный коридор. Внутри пахло вареным мясом и запущенным стариковским жильем. Там, где коридор поворачивал, звучали голоса. Знакомые, кстати.
– …Если почтеннейший Сей-Харбурах не будет возражать, мне бы хотелось рассмотреть эти барельефы вблизи.
Венуста говорила по-ибдарийски, имитируя йефтянский акцент. Ответила ей старуха:
– Наш господин позволит, госпожа волшебница. Сейчас его позову.
Сей-Харбурах выжил из ума, по мнению завсегдатаев чайной, услужливо подсказала Гаянова память.
Прокравшись туда, он обнаружил за аркой полутемный зал с каменным полом, двумя рядами колонн, барельефами, изображающими сцены с участием невиданных существ. Вдоль стен стояла скудная мебель, посередине лежал затоптанный красный ковер. Венуста увлеченно разглядывала барельеф, Рен остановилась рядом, держа на поводке Пушка, и озиралась. Сколько ножей спрятано под ее мешковатым платьем… Гаян предполагал, что не меньше полудюжины. Дверь, ведущая из зала на улицу, была затворена, свет яркими пучками падал внутрь сквозь высокие полукруглые окошки, превращая плавающие в воздухе пылинки в чистое золото.
Старуха ушла через противоположную арку, видневшуюся за дальним рядом колонн – там находилась лестница, которая вела, должно быть, в жилые комнаты на втором этаже. Гаян затаился возле проема. Можно появиться и объяснить хозяевам, что он пришел сюда следом за своей госпожой, но ведь он уже испытал на себе ахсийское гостеприимство! Лучше остаться в засаде – на случай, если здесь тоже замышляют какой-нибудь подвох.
Когда из-под арки появился тощий старец в драном халате, подпоясанном златотканым кушаком, чародейка повернулась к нему и с неспешным элегантным поклоном промолвила:
– Приветствую вас, почтеннейший Сей-Харбурах! Слышала я о том, что ваш дворец построен более двух тысячелетий назад, и о барельефах, запечатлевших сражения с народом арумалосто, вторгшимся в Сонхи из другого мира, и взяла на себя смелость попросить ваших домочадцев о дозволении посмотреть на это диво. Приношу извинения за свою дерзость.
– Не извиняйтесь, прекраснейшая, – дребезжащим голосом возразил хозяин, тоже отвешивая ей поклон. – Не может быть дерзким цветок, радующий потемки нашей старости своим чудесным ароматом и блистанием росы на нежных лепестках. Вижу я, вы не чужды волшебства, и вдвойне приятно встретить мудрую красоту и прекрасную мудрость!
А Гаян подумал: впечатляет, если этой развалине две тысячи лет – она ведь может в любой момент того… Хотя не факт, что именно сейчас. С опаской поглядел на темный от грязи потолок: кое-где проступали заштопанные паутиной трещины.
У Пушка зародились, видимо, близкие к этому соображения, и он тихонько протявкал:
– Знатный чертог, если так, а внутрь зайдешь – хуже собачьей конуры…
– А ну, проглоти язык! – шикнула Рен, пихнув его ногой.
– Это наш говорящий песик, он такую ерунду иногда несет… – начала сконфуженно оправдываться Венуста.
Сей-Харбурах повернулся к Ренарне с Пушком и мгновение разглядывал их, потом, не говоря ни слова, опустился на колени и простерся ниц.
– Простите, почтеннейший, вам нехорошо? – озадаченно осведомилась чародейка.
– Пусть высочайшая госпожа не сердится на смертного, ползающего в пыли, – глухо пробубнил старик, не поднимая головы. – Узрел теперь, кто почтил своим сиянием мое недостойное жилище!
– Я всего лишь служанка при госпоже волшебнице, почтеннейший господин, – играя свою роль, смиренно произнесла Ренарна, одновременно погрозив псу кулаком.
– Прошу вас, встаньте, – добавила Венуста.
– На то воля ваша, – Сей-Харбурах оторвал голову от пыльного ковра, но подняться с колен не спешил. – Зрю я, кто здесь воистину госпожа, а кто сподобился дивной чести быть при ней в услужении, но если не велите, не буду о том… Угодно ли вам отведать моей скромной пищи, прекраснейшие небожительницы?
Сбрендил, так и есть, решил Гаян, прислонившись к стене, чтобы избитое тело насколько возможно отдохнуло.
Сей-Харбурах хлопнул в ладоши. Давешняя старуха и еще один пожилой слуга вытащили на середину зала низкий столик темного дерева, принесли из угла и разложили вокруг три мунты – большие подушки для сидения, набитые высушенной травой. Подали угощение: холодный чай, сладкое вино, отварное мясо, лепешки с овечьим сыром, смесь нарезанных ломтиками фруктов в расписной глиняной миске. Полоумный старец потчевал своих гостий, рассыпаясь в изысканных комплиментах и туманных благоговейных намеках. По ходу дела Венуста вытянула у него сведения, которые Гаян уже успел получить. Ругардийцы собираются покинуть Ахсу дней через десять. Совпадающая информация из разных источников, задача выполнена, теперь унести бы отсюда ноги.
Рано расслабился. Пришел еще один ибдариец – молодой, одетый с претензией на щеголеватость, и, разглядев, перед кем расстилается его родитель, заносчиво процедил насчет «ядовитого йефтянского пустоцвета, вознамерившегося захватить охотничьи угодья благородного льва».
– Простите его, высочайшие из прекраснейших, – не давая дамам времени оскорбиться, взвился старец. – Он дурак!
И после этого исчерпывающего объяснения приказал:
– Ступай за мной, Сахтенат. Примите мои извинения, ослепительно сияющие, ваш верный слуга скоро вернется. Усладитесь пока этим недостойным ваших премудрых уст вином…
– Что вы, почтеннейший Сей-Харбурах, вино превосходное, – учтиво пропела чародейка.
Отец и сын ушли под арку. Гаян, чуть поколебавшись, бесшумно двинулся в ту же сторону по коридору – и не ошибся: в другом конце, за поворотом, находился проем, выводящий к лестнице на второй этаж. За старыми досками стенной обшивки, до сих пор сохранившими слабый аромат благородной древесины, шуршали и потрескивали хитином насекомые, а сверху, если прислушаться, доносились негромкие голоса:
– Отец мой, Ругарда и Йефт на ножах, это ни для кого не секрет, и йефтянская ведьма может быть
