соприкосновение.
Разведенный в ложбине костерок мирно приплясывал. В аметистовом небе наливалась желтизной дозревшая луна, а лицо шамана казалось громоздкой тяжелой маской, выдолбленной из темного камня. Потом он полночи варил на завтра снадобье для Риса, а в другом котелке заварил еще и краску, нарисовал себе на лбу и на щеках багровые полосы.
На Гаяна напала рваная бессонница, и, открывая глаза, он каждый раз видел старого тролля, занятого неспешными приготовлениями, а в груди ворочался вопрос, пока еще не оформившийся, но крайне важный.
Вышли на рассвете. Рысцой, перебежками. Мунсырех при своих слоновьих габаритах двигался в одном темпе с проворными троллями-пластунами. Или его обычная неповоротливость была притворством, или он применил какой-то шаманский трюк, обеспечивший ему на время вылазки скорость и ловкость громадного хищного зверя.
Для короткого отдыха остановились в овраге, заросшем карминово-красными цветами, похожими на зубчатые блюдца в обрамлении мясистых полосатых листьев. От цветов исходила приторная вонь, но больше укрыться было негде. Глядя на своих спутников, потных, настороженных, перемазанных пылью, у каждого за спиной прилажен меч, Гаян наконец-то облек в слова порожденный бессонницей вопрос: «Что мы здесь делаем?»
Не именно в этой складке местности (сюда забрались, чтобы не торчать на виду), а вообще?
Они же не за деньгами сюда пришли! Обещанные за мертвого Гонбера золотые горы – убедительный, но фальшивый предлог, а что гонит их вперед на самом деле?
Что касается Рен, с ней более-менее ясно, она и раньше могла ввязаться в историю без всякой личной корысти, по зову души – кого-то выручить или убить какую-нибудь погань за просто так, хотя и от вознаграждения, если предлагали, не отказывалась. Ей нравится так жить. Но что здесь понадобилось наемному бандиту Тибору? И троллю-шаману, которому самое малое три сотни лет? И если на то пошло, ему, Гаяну? Он ведь не собирается потихоньку дезертировать из этой маленькой сумасшедшей армии, что, несомненно, было бы самым благоразумным поступком. Нет, он намерен пойти вместе с ними до конца, и ему от этого хорошо, хотя пресловутый конец может оказаться концом во всех смыслах.
Все они идут за одержимым мальчишкой, который поклялся на крови, что убьет Живодера.
Гаян взглянул на него: еще больше отощавший на полуголодном пайке, загорелый и грязный, Рис выглядел дикарем, неприхотливым обитателем этих пыльных пустошей. Впечатление довершала нечесаная грива. Тибор свои длинные волосы завязывал в хвост, а Рен заплетала в косу, но Рис не следовал примеру старших товарищей, ходил патлатый. Еще и физиономию занавешивал: словно осторожный лесной зверь выглядывает, притаившись, из травяных зарослей.
– Идем, – шаман с кряхтением поднялся, и все безропотно полезли наверх.
Гаян закашлялся, вдохнув порцию пыли. Прохрипел:
– Если нас издали заметят, примут за местных разбойников.
– Мы и есть разбойники! – гордо подхватил один из младших троллей. – Пусть нас боятся!
Ну, и что им, разбойникам, здесь понадобилось?
После полудня пейзаж изменился: вдали на юге во всю ширь распростерлось однообразное изжелта- серое пространство.
– Море? – удивился тролль, которого звали Тахгры. – А чего оно не морского цвета?
– И глянь-ка, ни одна волна не шевельнется! – добавил другой.
– Как будто окаменело, – тихонько пробормотал под своей непролазной челкой Рис.
– Это Подлунная пустыня, – сообщил шаман, опередив Гаяна, который хотел сказать то же самое. – Еще успеете насмотреться, пошли.
– Эй, слыхал? – Тибор отвесил несильный подзатыльник своему ученику, не двинувшемуся с места. – Это не каменное море, а песчаное.
– Не то, в котором я могу утонуть, – произнес Рис со странной утвердительно-тревожной интонацией, схлопотав за это еще один подзатыльник.
– Забудь о придурке-оракуле, понял? – процедил Тибор.
– Что за оракул? – спросила Рен, неодобрительно хмурясь.
Ей было не по нраву, что Риса бьют, но она сдерживалась и не вмешивалась в отношения учителя и ученика.
– В Тажебе, – ответил Рис. – Он сказал, что бывают каменные моря, и чтобы я боялся утонуть в каменном море.
– Несет чушь, как наш Пушок, и гребет за это деньги лопатой, – с отвращением добавил Тибор, неуловимо похожий в этот момент не на высокооплачиваемого убийцу, а на прижимистого деревенского мужика, уразумевшего, что на ярмарке его обдурили.
– Этот бесов оракул и мне кое-чего посулил, – недобро прищурилась Рен, подумав, вероятно, о полчищах битых и небитых адептов Семанха Безногого. – Рванули дальше, чтоб успеть до вечера?
Со стороны Подлунной пустыни наплывали жаркие вздохи дремлющего среди песков Забагды. Вечернее солнце било в глаза. Впереди показалось то, что тролли, не мудрствуя, назвали замком: обветшалая крепость из блеклого неровного кирпича. Ее рассмотрели в подзорную трубу, которую Тибор вытащил из заплечного мешка и отдал шаману, а тот накрыл пятерней стекло и что-то прошептал.
– Солнце отражаться не будет. Короткие чары, глядите быстро.
Пока труба ходила по рукам, Рис стоял с закрытыми глазами и словно к чему-то прислушивался, потом сказал:
– Дальше идти не обязательно. Я достану их отсюда.
Для ворожбы дождались сумерек. Шаман начертал ножом на земле две соприкасающихся окружности, окропил их зельем из стеклянного флакона, покрытого застарелой жирной пленкой, сыпанул горсть сухой травы. Потом протянул Рису фляжку. Тот выпил, морщась – видимо, напиток был не слаще полыни – переступил черту и улегся навзничь на потрескавшуюся землю внутри круга. Шаман ничего пить не стал, с кряхтением устроился в соседнем круге.
Тибор, Гаян и Рен расстегнули походные перевязи, перевесили мечи на пояс: готовность к бою. Тролли прислушивались и принюхивались, как сторожевые собаки – и слух, и обоняние у них острее, чем у людей. Там, где находилась канувшая в смуглые сумерки крепость, зажглись огоньки, левее тоже вспыхнула россыпь далеких костров.
Рис невнятно вымолвил:
– Качели… Гонбер и Унбарх – равновесие качелей… Не надо, чтобы так стало… Теперь я все знаю, слушайте, расскажу…
Открыв дико блеснувшие глаза с синевато-снежными в полутьме белками, он изломанным рывком сел. Его сотрясала крупная дрожь, похожая на конвульсии.
– Потом расскажешь, – Мунсырех поднялся темной громадиной, подхватил его и легко забросил к себе на плечо. – Сейчас уходим, затирайте следы!
Тролли бросились затаптывать нарисованные круги. В той стороне, где мерцали огни, по-прежнему было тихо.
– У Риса взгляд невесомый, как звездный свет, и они могли не заметить, что он на них смотрит, – произнес на ходу шаман, пристраивая поудобнее свою затихшую ношу. – Но могли и заметить, они сильные маги. Зато не поймут, кто на них смотрел, могут решить, что это был кто-то здешний – духи из пустыни, демоны, деревенские колдуны. Такое любопытство их не напугает.
Впереди над самой землей плыл тускло светящийся шарик, похожий на болотный огонек: достаточно, чтобы не споткнуться и не наступить Тейзург с Унбархом знают на что. Окруженная зеленоватым ореолом луна висела в южной стороне, и проклятые тысячу лет назад пески сияли под ней бледным нефритом.
Шли полночи, потом сделали привал, утром двинулись дальше, навстречу неистово лучащемуся солнцу. Погони не было. Риса, так и не очнувшегося, теперь нес на плече Онгтарб.
Что за качели, беспокойно думал Гаян, что он имел в виду? И почему это мирное слово кажется таким страшным?
В лагере все были целы – и тролли, и лошади, и Пушок, за пределы созданного Мунсырехом защитного круга никто не выходил. Языками мололи без остановки, травили нелепицы и не заметили, как пролетело
