старые настолько, что их возраст смело можно считать не десятками лет, а столетиями. Какие-то дома были жилые: я видела припаркованные машины, белье на веревках. Но часто попадались дома полуразрушенные, заброшенные. Видимо, прежние хозяева, устав от отшельничества, подавались жить в город, оставляя свои жилища медленно умирать. И чем дальше мы удалялись от Барселоны, тем чаще встречались такие запущенные хозяйства. Внезапно мне пришло в голову, что дом Антонио может оказаться особняком, затерявшимся где-то между полями, лесами и горами. И я повернулась к мужу так резко, что он, отвлекшись от дороги, вопрошающе вскинул брови.
– Нет, нет, ничего, – замотала я головой.
К моему облегчению, мы вскоре свернули на дорогу, подъемами и впадинами напоминающую «американские горки», что вела к видневшемуся вдали пуэбло. Значит, не домик в поле, а «домик в деревне». Уже хорошо, хоть и далековато от населенной, более близкой мне, экс-жительнице мегаполиса, Барселоны.
Мы проехали почти весь поселок, в котором мне ничего не запомнилось: он закончился прежде, чем я успела что-либо рассмотреть. И, вынырнув из желоба узких улиц на резко раскрывшееся ладонью пространство, промчались через небольшую коммерческую зону с бензозаправкой и павильоном, торгующим керамикой, поле (все же поле! Не «домик в деревне») к огороженному каменным забором с вьющимся по нему плющом домине.
– Это – дом, да, – чуть ли не впервые за всю дорогу открыл рот Антонио. В его голосе послышались и плохо скрываемая гордость (а гордиться было чем: дом внушал уважение и своими размерами, и древностью стен), и беспокойство, а понравится ли мне это место.
Понравится. Я в этом не сомневалась. Оно мне уже нравилось потому, что казалось таким экзотичным.
Мы прошли небольшой двор, миновали арочную дверь и очутились в квадратной прихожей, освещенной вмонтированными в каменные стены светильниками, напоминающими старинные газовые рожки. Как я потом заметила, такие рожки освещали и коридоры, и лестницы, и гостиную. Прихожая была почти пуста, если не считать скамейки, старинного высокого комода из темного, почти черного дерева и висящего над ним зеркала в оправе в тон комоду. Две лестницы по обе стороны прихожей вели наверх, и я, с любопытством оглянувшись на одну из них, подумала, покажет ли Антонио мне дом. Он, поняв мой взгляд, засмеялся:
– Вамос![2]
За дверью передней оказалась кухня-столовая, длиной и антуражем похожая на залы таверен из исторических фильмов. Длинный деревянный стол, накрытый парадно-белой тканой скатертью, и расставленные по его периметру стулья количеством не менее двадцати. Старомодный буфет с вполне современным сервизом. Голые, как и в прихожей, стены, на коих в качестве декора развешаны старинные предметы кухонной утвари. Мне казалось, что в помещении из голого камня должно быть холодно и сыро, однако стены толщиной почти в метр надежно хранили тепло, источником которого был камин, сейчас не растопленный, но с сохранившимся в нем пеплом от недавней топки. Я в восторге вертела головой по сторонам, восхищаясь столь точно сохранившейся обстановкой старины, не идущей, к моему удивлению, вразрез с современной техникой, какой была напичкана маленькая кухня в дальнем углу столовой. То ли Антонио обладал столь отменным вкусом, то ли здесь поработал хороший дизайнер, но, без сомнения, удалось добиться отличной гармонии антикварных вещей с современными.
Не успела я оглядеться тут как следует, как муж ввел меня в следующее помещение – огромную гостиную, соседствующую со столовой. Как и прихожая, гостиная была почти лишена мебели. Только глубокие диваны, расставленные вдоль трех стен, и каменный стол. На нем – телевизор и DVD. Не удержавшись, я со священным трепетом тронула стену – словно прикоснулась к святыне. Впрочем, этот дом и был самой что ни на есть старинной реликвией. По письмам Антонио я пыталась раньше представить его себе, но все равно мое воображение проиграло.
Антонио, не произнося ни слова (они тут и не были нужны, могли бы ненароком разрушить наваждение погружения в другую эпоху, полную тайн), с улыбкой повел меня дальше. Мы вернулись в прихожую и вошли в дверь, расположенную под одной из лестниц. Я пригнула голову, чтобы не удариться о низкую притолоку и мысленно отметила, что впредь надо быть осторожной: притолоки не везде были рассчитаны на мой стосемидесятичетырехсантиметровый рост. Комната оказалась бильярдной. Я не умела играть в бильярд и поэтому не могла в полной степени оценить прелесть и необходимость бильярдной, но, судя по выражению, застывшему на лице мужа, он ожидал от меня радости. И я, соответствуя его ожиданиям, засмеялась, выражая свой восторг.
– Идем туда, да? – Антонио указал пальцем наверх, и я кивнула. Да, конечно, мне хочется осмотреть весь дом.
Ступени лестницы, по которой мы поднимались на второй этаж, оказались выщербленными, со стертыми покатыми краями. Они были неудобны, но внушали уважение к своему возрасту. Антонио мне писал, что при реставрации дома решил одну лестницу заменить на новую, потому что некоторые ступени были разрушены, но вторую оставил как есть, отреставрировал лишь перила и верхнюю площадку. Мы поднимались по «старой» лестнице.
Второй этаж оказался современным, здесь произвели глобальную реконструкцию. Я обратила внимание, что стена, отделяющая лестничную площадку от салона, тонкая и не каменная, значит, новая.
– Ремонт, – кивнул Антонио, подтверждая мои мысли о том, что раньше этой стены не было.
– Это мой кабинет, – сказал он по-русски, когда мы вышли из салона в узкий коридорчик. И открыл передо мной первую дверь. Внутрь мы не стали заходить, я лишь окинула взглядом помещение, заметив рабочий стол с компьютером и книжный шкаф. Кабинет как кабинет. Я не посягаю на него.
По коридору дальше находилась спальня.
– Это наш… – Антонио пощелкал пальцами, вспоминая слово и, не вспомнив его, произнес на испанском: – Наш дормиторио.
– Наша спальня, – поправила я его.
– Да, да! Спал-лня, – букву «л» он произносил без смягчения, но как-то по-особому раскатывая ее на языке, будто ириску. – А теперь идем в твой комната.
Моя комната находилась примерно «на границе» двух половин этажа, и к ней вели два коридорчика: от старой лестницы, по которому мы уже прошли из салона, и от второй, еще пока не показанной мне. Комната оказалась небольшой, метров девять, из мебели в ней были небольшой диванчик, шкаф для одежды с ящиками и трюмо. Но что больше всего понравилось мне, так это персональная ванная комната, смежная с комнатой, отделанная светло-салатовым кафелем, с зеркалом и стеклянными полочками для моих косметических приндалежностей. Отдельная ванная – пик вожделения.
– Миленько, – одобрила я и оглянулась на нетерпеливо ожидавшего моей реакции мужа. – Мне нравится.
Антонио молча кивнул, но было заметно, что очень обрадован тем, что угодил мне.
На второй половине этажа вдоль второго коридорчика, ведущего через салон уже к отремонтированной лестнице, располагались три гостевые комнаты. Стандартные, похожие на гостиничные номера, с минимумом мебели, с примыкающими к ним ванными комнатами. Абсолютно современные комнаты с новыми тонкими обычными крашеными стенами. Видимо, раньше здесь было одно цельное помещение, которое при реставрации разбили на небольшие гостевые комнаты.
– Тебе нравится дом? – спросил меня муж по-русски.
Но не успела я ответить, как в дверь постучали. В комнату вошла некрасивая женщина: возраст ее было сложно определить. Она была одета в широкую футболку и мешковатые джинсы, которые обтягивали
