– …Что это? – тихо спросил после долгой, ужасно долгой паузы Антонио, когда я в таком виде появилась перед ним на кухне.
– Это я, – пролепетала я, почему-то пятясь назад.
– Вижу. Что это? – небрежным брезгливым жестом указал он на мою блузку, и я, устыдившись, прикрыла руками грудь, неприлично просвечивающуюся сквозь нейлон.
– Тебе не нравится?
– Нет, – резко ответил муж и со звоном положил ложку, которую до этого держал в руке, на каменную столешницу кухонного столика. – Ты как… как пута!
«Пута» – проститутка, шлюха. Я и сама понимала, что выгляжу продажной девицей. Но услышать это от Антонио, которому нравился подобный стиль… В прошлый раз он заставил нарядиться меня ничуть не лучше, и была я для него в тот момент сексуальной красавицей.
– Антонио, тебе ведь нравится игра… Хотела сделать тебе подарок. Это – старая мода, я так одевалась, когда была девочкой, тогда все так одевались! И это было модно! Ты же говорил, что тебе нравится старая мода…
– Даш-ша,
– Да черт с тобой! – взорвалась я порохом. – Не будет больше игр! Думаешь, мне нравится одеваться в дряхлое тряпье, которое ты мне притаскиваешь?! Не знаю, где ты его купил, кто его до этого носил! Но запомни, я больше ни это, ни то дерьмо, что ты мне притаскиваешь, не надену! Я буду одеваться так, как нравится мне. Кончились игры! Финита ля комедия!
Антонио ошарашенно слушал меня, вряд ли понимая, что именно я кричу, однако общий смысл, кажется, понял:
– Кариньо, я не хотел делать тебе плохо. Даш-ша…
Он сделал ко мне шаг, вытягивая руки, чтобы обнять меня, но я увернулась и в запальчивости выкрикнула:
– Не трогай меня!
И убежала.
Закрывшись в ванной, я дала волю слезам. Впервые я плакала в этой жизнерадостной стране, в которой должна была быть счастлива, но неожиданно почувствовала себя несчастной, одинокой, чужой. К ужину я не вышла. И категорически отказалась мириться с Антонио, хоть он и приходил ко мне в комнату. Свернувшись на узком диване защитным калачиком, я притворилась спящей. Муж посидел рядом со мной, осторожно гладя по спине, но я даже не пошевелилась.
– Я люблю тебя, кариньо. Очень-очень люблю, – прошептал он мне на ухо, прежде чем выйти из комнаты.
Когда Антонио ушел, я открыла глаза и еще долго лежала без сна, чувствуя теперь уже свою вину перед ним. По-хорошему надо было бы встать, отправиться в спальню, залезть под одеяло к нему и, крепко-крепко обнимая, сказать на ухо тоже что-то теплое, трогательное, признательное. Но мне не хотелось обнимать его. И тем более признаваться в любви, которой я сейчас совершенно к нему не чувствовала. Мой мешочек будто опрокинулся, и высыпавшиеся из него монетки раскатились по полу. И не было сил собирать их и вновь складывать в мешочек. Потом. Когда-нибудь. При дневном свете, в котором все обиды тают.
VIII
Конечно, с Антонио мы помирились. Просто оба сделали вид, что не было того неприятного эпизода. Если не таить в сердце обид, то и жизнь кажется куда проще и светлее.
А жизнь моя и в самом деле стала будто светлее. Антонио был со мной ласков, нежен и внимателен, более того, он как-то умудрился выкроить несколько свободных дней, и у нас появилось время для совместных прогулок. Мы брали машину и ехали на побережье, где под шум волн с упоением целовались. Или просто, взявшись за руки, бродили по кромке у самой воды, рискуя намочить ноги. И Антонио каждый раз мне рассказывал что-нибудь интересное. В основном это были испанские сказки. Или истории, которые он придумывал на ходу – про море, которое сегодня сердится, потому что, наверное, видело плохой сон, про солнце, застенчиво выглядывающее из-за набежавшего облачка, как невеста – из-под фаты, про ветер, который где только не побывал и что только не видел. Он был чудесным рассказчиком – мой муж. Единственное, он не любил рассказывать о себе и своей семье. Все мои вопросы, касающиеся его жизни до нашей встречи, оставались без четких ответов. Да, Даша, жил я в Америке много лет. Что я там делал? Работал много, кариньо, очень много работал. Моя работа – это бизнес, Даша, тебе будет скучно, я лучше расскажу тебе вон про ту птицу… Моя семья? Моих родителей уже нет в живых, это грустная тема, кариньо, давай будем слушать море. Слышишь, что оно говорит тебе?.. Оно говорит: «Я тебя люблю».
Мой муж так и оставался для меня знакомым незнакомцем. Близким и одновременно далеким. Он словно подпускал меня до определенной черты, но дальше давал от ворот поворот.
– Ты много любил женщин, Антонио? – спросила я у него как-то.
– Много? – задумался он и решительно ответил: – Нет. Только одну. Любил и буду всегда любить одну. Тебя, Даша.
Ответ, который хотела бы услышать любая женщина. Но почему-то именно из-за этой проникновенности, с которой он произносился, не казался искренним. Впрочем, вопрос мой был глуп, как на него по-другому мог бы ответить мой муж? Без вариантов.
Нагулявшись по морю, мы ехали в уже хорошо знакомый нам ресторан, где кухня была потрясающе вкусной. Каждый день я заказывала себе что-то новое, но неизменным блюдом оставались полюбившиеся мне каталонские тосты. Подрумяненные хрустящие овальные ломти хлеба, которые следовало натереть зубчиком чеснока, половинкой разрезанного поперек томата и полить немного оливковым маслом. Просто, но вкусно невообразимо, особенно если сверху положить тонкий ломтик хамона.
Кухня в ресторане была разнообразной. Супы из рыбы и моллюсков, супы с пастой, наваристый, как домашний, куриный бульон, под который особенно хорошо шли эти каталонские тосты. Цыпленок на гриле, говядина на гриле, соусы с благоухающими травами, острый соус али-оли из чеснока и оливкового масла. Испанский вариант итальянской лазаньи – блюдо под названием «каналонес» – мясной фарш, завернутый в трубочки из теста, по вкусу и консистенции напоминающий пасту, под соусом бешамель и сыром. Рыбные блюда, традиционная паэлья – рис с приправами, с мясом цыпленка и морепродуктами.
– Кушай, Даш-ша, кушай, – повторял Антонио, с умилением глядя на то, как я с аппетитом проголодавшегося мужика-чернорабочего уминаю заказанные блюда. Если так пойдет и дальше, то я значительно прибавлю в весе. Впрочем, наверное, это бы мне не помешало. Я молча кивала, потому что разговаривать с набитым ртом не полагалось, а муж, еще больше веселясь, подначивал меня:
– Кушай, кариньо, кушай.
И в шутку таскал у меня с тарелки листики салата.
В воскресенье – последний «отгульный» день Антонио – мы тоже, особо не мудрствуя, решили с утра отправиться к морю. Супруг немного замешкался, отдавая Розе какие-то указания, и я, не дождавшись его, вышла на улицу, решив, что ждать на свежем воздухе лучше. И только я вышла из дома, как увидела, что за воротами прогуливается Алехандро – бармен из кафе.
– Ола, гуапа! – увидев меня, обрадованно замахал он руками.
– Что ты тут делаешь? – удивилась я и тревожно оглянулась на дверь – не вышел ли муж.
– Пришел увидеть тебя, – простодушно признался Алехандро и, хлопнув себя по бедрам, засмеялся, будто удачной шутке. – Ты не пришла в кафе.
– Извини, не смогла.
Я снова украдкой оглянулась на дверь, и паренек понимающе кивнул:
– Боишься мужа?
– Нет, не боюсь, – храбро ответила я и решительно открыла калитку, выходя к нему.
– Я пришел сказать, что узнал историю.
