таким, как сейчас. Хищным, ненасытным, опасным.
– Зайцев! Вызывай стражников, – наконец процедил Плятт. – Скажи: мы нашли ее. Павлов, Кулиев – за мной…
Дальнейшее напоминало раскадровку двумерного фильма. Темные коридоры, желтые прямоугольники входов. Сквозь проломы в потолке струится солнечный свет. Пыльные лучи высвечивают угол комода, спинку стула, куклу, сидящую у стены. Сердце заполошно бьется в груди и вдруг пропускает удар. Это не кукла! Резкий разворот. Что-то белое бросается в сторону от ствола винтовки. Выстрел, еще один. Щеку обжигают горячие капли.
Дом оживает, шуршит, шепчет на разные голоса. В коридоре движение. Низкорослые, неуклюжие, с большими круглыми головами – они в самом деле похожи на заготовки для кукол. Только не бывает у игрушечных карапузов таких широких зубастых ртов.
Кха-кха-кха – кашляет винтовка Рихарда. В полосе света возникает перекошенное лицо Павлова. Мелиоратору на шею опустилась черная бабочка, разрослась, раскинула крылья и вдруг потекла, вязко закапала на пол.
Вспышка! Это Плятт бросил гранату. Хищные куклы валятся, словно подкошенные.
– Зацепили! – кричит Рихард. – Быстрее! Шестая комната справа!
Нет времени проверить оружие, нет времени осмотреть Павлова. Нельзя медлить. Иначе…
Комната светлая, с большим арочным окном, как в гостиной Азизы. Ни мебели, ни вещей. Пол устлан ровным слоем красного песка.
На широком подоконнике лежит девочка лет четырнадцати. Короткие, абсолютно белые волосы, прямой нос, загорелые плечи. Легкий алый сарафан в белый горошек измят и разорван. Из прорехи стыдно белеет исподнее. Одна рука свесилась вниз. Глаза плотно закрыты. По нежной округлой щеке ползет багровая капля. Хочется броситься к девочке, обнять, успокоить. Вместо этого Надир поднимает винтовку. «Ну же!»
– Привет, Надир! – девочка внезапно оживает, садится на подоконнике. Улыбается. Острые белые зубы, озорной взгляд голубых глаз. Кровь на щеке исчезла.
– Что ты здесь делаешь? – зачем-то спрашивает Надир. «Стреляй, идиот! Стреляй!» – надрывается в голове невидимый паникер.
– Тебя жду. – Девочка легко спрыгивает с подоконника, подходит к мужчине вплотную, заглядывает в глаза. – Вообще-то я приходила к родителям. Хотела позвать с собой. Мама плакала. Она это умеет. А отчим взял винтовку. Представляешь? Хотел стрелять в меня. Куколки наказали его. Кусали за руки, за ноги, пока он не упал. Ты тоже хочешь стрелять в меня?
Песок на полу приходит в движение, начинает обретать форму. Внезапно голубые глаза тускнеют, тело обмякает. Надир подхватывает девочку. Над красным в белый горошек сарафаном торчит рукоять ножа.
– Скажи ему… – губы девочки едва шевелятся, – …скажи ему… все ради него…
Фильм кончается. Время замедляет ход.
– Слабак! – в окне маячил силуэт Плятта. – Еще одна ошибка – пойдешь под суд.
Рихард перебрался в комнату. Осторожно подошел, тронул ногой безжизненное тело.
– Как вы… как же вам удается? – Надира трясло. – Это же ребенок!
Плятт оторвал его от девочки, резко вздернул на ноги. Встряхнул. Дал пощечину.
– Очнитесь! Это не люди! Оболочка, а внутри… – он схватился за рукоятку ножа, вырвал его из раны. – Вот! Ни крови, ни гноя. Один проклятый песок!
Тяжелый ботинок врезался в сыпучий покров на полу. По воздуху поплыла рубиновая пыль.
Преследуя часовщика, Кулиев прошел дом насквозь и оказался во дворе, обнесенном невысокой каменной стеной. Пески отчего-то пощадили это место. Ржавый язык бархана впивался в город чуть севернее, а здесь все выглядело нетронутым. Уголок прежней жизни, словно экспозиция в краеведческом музее. Скамейка, качели, на крыльце под навесом кресло-качалка.
Посреди двора возвышалось сухое дерево. Белый ствол поднимался из земли, а затем расходился в стороны двумя могучими руками-ветками.
Менакер стоял у дерева и водил ладонями по гладкой, лишенной коры поверхности – что-то искал.
– Это должно быть где-то здесь, у развилки, сейчас, сейчас… – бормотал часовщик.
Надир подошел ближе, не решаясь прерывать старика.
– Вам помочь, почтенный?
– Простите, что не оборачиваюсь, молодой человек, – отозвался Менакер. – Я слышал, вы шли за мной. В этой темноте ничего не разглядеть. Если я обернусь, то придется искать сначала, тратить время, которого нет. У часовщика нет времени. Смешно.
– Но что вы ищите?
– Воспоминание. Всего лишь воспоминание.
«Старик сошел с ума, – подумал Надир. – Как это горько. Неправильно. День за днем переносить кошмар, а затем, в самом конце, вдруг не выдержать и сломаться».
Безумие – верный путь в пустыню. По законам города – смертная казнь. Может быть, не ждать, пока их найдут стражники? Без обвинений, без позора сломать старику шею и укрыть где-нибудь в доме? Главное, не закапывать в песок. Только не в песок!
Неизвестно, кому из горожан первому удалось «позвать» джиннит. Может, это был клерк, недовольный низкой зарплатой, или бедный влюбленный, решивший покорить девушку небывалым подарком. Через месяц песок был повсюду. Он возникал из-под земли, точно сорняк, растекался красными лужами, поскрипывал под ногами. Администрация пыталась локализовать утечки. Но нельзя же оцепить весь город.
Оказалось, что каждый человек «дружит» с песком по-своему. У одних лучше получалось создавать керамику, у других – стекло. Творить сложные механизмы и живых существ могли единицы. Людей, говорящих с джиннитом, называли по-разному: песочниками, трансфигураторами, даже волшебниками. Однако самым живучим оказалось словечко «саб». Надир точно не помнил, откуда взялось это странное прозвище. Кажется, все из тех же пресловутых телеотчетов с научной базы. Сабулум – по-латыни песок. Разве нет? Как бы то ни было, едва заслышав знакомый мелодичный звук, люди на улицах принимались квакать: «Саб-саб».
Говорили, что если часто обращаться к песку – силы просящего возрастают, фантазия затачивается, как лезвие ножа. Появились клубы и общества по применению джиннита. Обсуждался вопрос о введении нового предмета в школах.
Азиза возглавила одну из групп сабов. Они называли себя Мечтатели. Беззлобные, слегка рассеянные, эти люди сразу понравились Надиру. Он с удовольствием посещал их собрания и не столько совершенствовался, сколько наслаждался общением. Своей целью Мечтатели ставили создание нетривиальных вещей и живых существ. Они верили в то, что возможности песка куда шире, чем это принято считать. И, к несчастью, оказались правы.
– Нашел! Идите сюда скорее, – Менакер махнул Надиру рукой. – Можете посветить?
Надир подошел к дереву, достал зажигалку. Огонь осветил белый, словно мраморный, ствол.
– Смотрите, вы видите ее?
Надир наклонился еще ближе и вдруг разглядел профиль молодой девушки. Тонкие черты лица, крупный нос с горбинкой, волосы собраны в пучок на затылке. Это было что-то вроде барельефа. Только материалом для украшения служила плоть дерева.
– Это Ребекка, моя жена, – тихо сказал Менакер. – Как уйти, не простившись?
– Вы использовали песок?
– Почему сразу песок? – Старик поморщился. – Вы так верите в эту… субстанцию?
– Но это лицо в стволе… похоже на чудо.
– Когда мы пришли сюда, здесь не было ничего. Сухая мертвая земля. Скептики говорили, что саженцы никогда не приживутся. И вот за пять лет на целине поднялись сады. Отсюда и до Радужных гор. Персики, вишня, алыча – тысячи квадратных километров. Вот – чудо!
Они помолчали.
– Это разновидность платана, – часовщик прикоснулся к стволу. – В юности его кора мягкая и
