В горах межсезонье.
В горах межсезонье.
Тут сопки облиты брусничною зорькой.
И там, где скандально кедровка кричит,
По склону пасется опасной коровой
Медведь краснозадый, медведь красногорбый,
По самое горло брусникой набит.
В горах межсезонье.
В горах межсезонье.
И кроны деревьев уже иллюзорны.
И вертится в лывах последний чирок,
Как лист сизобокий, как лист серебристый,
И сеет в округе тревожные свисты…
Но медлит охотник нажать на курок.
А осыпи, окаменевшею стаей,
По склону к вершине летят, не взлетая,
И воздух над ними легонько дрожит…
А ниже пирует обшарпанный соболь.
В горах межсезонье.
В горах межсезонье.
И соболь собой еще
Не дорожит.
ПРИСЛУШИВАЯСЬ К СЕРДЦУ СВОЕМУ
Угор. В низине плещет бойкий лист.
Пяток осинок ветками сплелись.
А все уж лес! И мило. И люблю.
Торжественно под сень его ступлю.
Тут сырости и тени хмель лесной
И русский дух, осиновый, родной.
Гриб-трутовик топырит на коре.
Как будто лес прислушался к горе.
Взойду, взойду на этот красный холм:
У поймы стадо, пастушок верхом,
Вихлястой речки полевой урез.
За нею город на бугры полез.
На самострое взгляду повольней.
Потом бетон все выше, все тесней…
Последней церкви одинокий след —
Уже потусторонний силуэт.
Как лес к горе, как веточка к корню,
Прислушиваясь к сердцу, говорю:
— Я жаворонку предан и грачу.
Я — русским жить и умереть хочу.
Надежда Емельянова
* * *
Я из Пепла родом. Не примите
За игру беспечную слова:
Есть разъезд —
над крышами в зените
Солнце да простора синева.
Прахом лет, золой степного пала
Щедро сдобрен каждый бугорок,
И копытом било и топтало
Эту землю вдоль и поперек.
Но была какая-то особость
В том, что даль —
вокруг и над тобой!
Породнились русская оседлость
С азиатской кочевой судьбой.
Шли года. На пепле,
на суглинке,
На белесом буйном полынке.
Разбрелись просторно,
по старинке,
От стальных путей невдалеке
Эти избы —
глина да солома,
Плоской крыши низкий козырек…
Грел сердца лишь дым родного дома —
Лад, что каждый ревностно берег.
Прижились!
Не думая о благе,
Обходясь без леса и воды:
От скупой солено-горькой влаги
Чахли огороды и сады,
Разрастались молочай да кашка,
И, угрюмо глядя на восток,
Ветряка железная ромашка
Уронила ржавый лепесток…
Вся-то жизнь! —
гул поездов да рельсы,
За плетневым тыном — целина,