столом лучший кусок доставался сержанту, воспитательную работу проводил грубостью, воспитывая в общей массе курсантов не только своих последователей, но и чуханов. Он видел, что чуханы больше всех ходят в наряды, почему-то хуже всех наводят порядок в расположении, всегда самые неопрятные и, как на подбор, все ленивы. То есть воспитывали их сержанты такими, какими и хотели видеть. И за все это чуханы получали наряды вне очереди. Недостатка в наказаниях не было, и они уже смирились со своим положением, совершенно не прилагая усилий к какой-либо перемене в своей жалкой судьбе. Поэтому Фрол и не заступался за них. Он не был уверен, что победит. Его удивляло, что «дедовщиной» возмущен только он один, борется с ней в одиночку. Никого это не интересовало. Мало того, курсанты пытались урезонить его:
— Ты что, ненормальный? Через это все проходят. Законы не изменишь. На «дедах» вся армия держится.
Они терпели. Молчали на собраниях, возмущались чуханами, которые опять потянули взвод назад.
Фрол понимал — курсанты боятся. Боятся силы, командира, законов, уставов. Всего боятся. Вот что значит приходить слабым, не подготовленным в армию. Он все это преодолел. И Шелудько из грязи вытащил. Потому что захотел. Потому что считает себя человеком, уверен в своих силах, в себе. Вот он какой. И вполне можно с этим справиться и без офицеров. Замполит говорил, что в любом случае издевательств, избиений и других примеров неуставщины говорить ему или ротному. Они тут же разберутся, и виновник будет наказан. А он, Фрол? Что с ним-то будет? Да тогда он станет хуже последнего чухана. Стукачей презирали и ненавидели. Тем более в армии. Ну ладно, побили его тогда в каптерке сержанты. На следующий день он бы пошел и сказал замполиту. Так об этом же к обеду все узнают. Ведь как били, никто не видел, значит, рассказать мог только он. Значит, все, даже Шелудько, даже самый последний чухан, будут его презирать за то, что он заложил. А оказаться вне коллектива в армии — такого и врагу не пожелаешь. Да и что офицеры тому же Дронову сделали бы? Лишили бы лычек, посидел бы на губе. И все. А потом вернется в роту, и все по-новому, только более изощренно. Так что, как не крути, а офицеры с неуставщиной бороться не в состоянии. Не будут же они и дневать, и ночевать в роте, выполнять обязанности сержантов?! Значит, без них будет что-то неуставное. А чтобы быть в курсе — офицер заводит стукача. И у них в роте есть такой. Его все знают и тоже ненавидят.
Ничего, думал Фрол, скоро все это кончится, и он поедет в войска сержантом. Там-то он будет по- своему, по-человечески воспитывать солдат, не так, как здесь.
Вот и закончилась его служба в учебном подразделении. Теперь он младший сержант и завтра утром уедет к новому месту службы. Ваганова оставили в роте командиром отделения. Пусть остается. Плохо, что будет воспитывать себе подобных. Шелудько тоже младший. Он уезжает через два дня. Просил Фрол, чтобы их вместе отправили, но ротный решил по-своему. Что ж, снова придется Шелудько быть на побегушках. Только теперь в роли сержанта. Обидно, что полгода человек мучился, звание получил, и все придется начинать сначала. С нуля. Но в новом качестве. А может быть, он все-таки сможет себя поставить? Может быть, помогут? Хочется надеяться. Сейчас он все крутится рядом, помогает укладывать вещмешок, собирать вещи. Хороший он парень. И чего он сердился на него первое время?
— Фролов! К телефону! — прокричал дневальный.
Фролов подошел к дневальному. Сержантские лычки непривычно желтели на его погонах. Теперь все ходили с лычками. Приказ о присвоении звания объявили день назад. Фрол оценил себя в зеркале. На него смотрел высокий младший сержант, широкий в груди, узкий в талии, обмундирование красиво облегало его спортивную фигуру. За месяцы учебки он немного сдал, но как раз настолько, что сапоги теперь плотно обхватывали его крепкие ноги, а форма на нем не трещала.
— Кто звонит?
— Не знаю, сказали позвать тебя.
— Младший сержант Фролов слушает!
— Фрол, — послышалось в трубке. — Ты едешь в часть, где служит мой лучший друг. Если тебе нетрудно, зайди ко мне в первую роту, я передам письмо.
— Хорошо. Сейчас приду.
В первой роте его ждал незнакомый сержант.
— Ты Фрол? — поинтересовался он. — Мне о тебе рассказывал Дронов. Пошли, пару минут перекурим. Потом дам тебе письмо.
Они зашли в умывальник, который в отсутствие офицеров превращался в курилку. Сейчас на подоконниках, как курицы на насесте, расположились незнакомые солдаты, по-видимому, дембеля, решил Фрол. Среди них заметил старшего сержанта Мишина — своего старшину и сержанта Дронова — замкомвзода.
— А, пришел, дорогуша, — невесело проговорил Дронов. — При полном параде. Ну что ж, проходи, гостем будешь.
Один солдат стал у двери.
Бить будут, определил Фрол. Все встали. Он с удивлением отметил, что все дембеля, как на подбор, высоки и сильны. Интересно, где их отыскал Мишин? Дронов среди этой компании казался сморчком. Да, с такими ребятами приятно потаскаться на ковре, один на один и в спортивной форме. А не здесь, на цементе. Вот уж не думал, что так все получится. Надеялся, все уже позади. Нет, Фрол, ты еще не все взял, что должен был, твоя служба в учебке не закончилась. Ты ее очень хорошо запомнишь. Эти ребята об этом позаботятся и на славу постараются.
Фрол не слышал, о чем говорил Дрон, что говорили другие. Он внимательно следил за всеми, стараясь не упустить момента атаки. Добился справедливости! Ведь говорили, что «дедовщина» — это основа армии. С ней бороться бесполезно. А он, видите ли, герой — сам решил всю армейскую жизнь перевернуть. И что из этого вышло? Все равно «деды» свое взяли. Они не потерпят «неуважение» от молодых. Рано или поздно рассчитаются. Дома он никогда не дрался, если видел, что противник слабее. Здесь жили по своим законам.
Так что же, выходит, он должен был молчать? Зажать рот, сцепить зубы и терпеть, как в тебе вытравляется все человеческое? Бояться чувствовать себя личностью, а не винтиком могучего армейского механизма? Так и служить, забывая, что ты человек. Нет! Так не должно быть. Каждый должен восстать, возмутиться, а не он один. Но как это сделать, чтобы все за ним пошли, он не знал. Значит, утереться и уехать? Забыть, что было здесь, и начать новую жизнь в другой части? А эти месяцы вычеркнуть из службы. Потому что стыдно будет об этом вспоминать. И не потому, что начал бессмысленную борьбу. Потому, что отступил, испугался. А чего ему бояться? Теперь уже нечего. Жаль, Дронов остался «на коне». Теперь из поколения в поколение будут передавать легенду о дембеле Дроне и «зеленом» Фроле, строптивом курсанте, которого обломали «деды». Выходит, он сделал не лучше, а хуже. Что же теперь делать? Смолчать? А может быть, замполиту рассказать? Ведь он говорил, ничего не скрывать. Даже мелочей. А за это Дронов и его дружки свободно могут понести наказание.
Мысль о справедливом наказании воодушевила Фрола. Но кому рассказать? Все офицеры части живут в городе, а за железобетонную границу нельзя — самовольная отлучка. Да и попробуй найди их в городе. Приходят же они к восьми утра. В это время Фрол будет уже трястись в поезде. Может быть, дежурному по части рассказать? Нет, лучше всего проверяющим. Они живут здесь же, на территории военного городка в гостинице. Уж они-то с этим делом разберутся…
О ЧП в пятой роте к утру узнали все.
В каптерке витал дух уныния и обреченности.
— Что делать-то будем? — скорбел Дронов.
— А что? Заварили кашу — будем расхлебывать, — ответил Мишин.
— Не мы ее заваривали. Все Фрол, падла.
— Да, плохо вышло. Вместо дембеля — небо в клеточку… Говорил же тебе, сами разберемся, не надо помощников. Нет, уперся. Никто не узнает. Он утром уедет. Уехал…
— Кто же знал, что заложит, да еще полковнику с Москвы. Теперь хана нам, — ныл Дронов.
— Вот и ротный мне то же самое сказал. Вы, говорит, с Дроновым в роте пахали как никто из сержантов. Сколько сделано. Второй год подряд рота отличная. Все хорошо. И в этом немалый ваш вклад. И
