* * *
Упругие потемки.
И ветер волокнист.
Штакетник из поземки
Вычесывает свист.
Пускай весна не взыщет,
Что с нею невпопад
И холоден, и взрывчат
На перекрестках март.
Я сам еще во власти
Вчерашних неудач,
С друзьями по-февральски
Порывист и горяч.
Сочувствиям не верю.
От хохота — бешусь.
И только ночь за дверью
Запомню наизусть.
Когда уйду в потемки,
Не уступив друзьям
Того, в чем должен только
Я разобраться сам.
Кружить по тропам тесным,
Смиряя горький бег,
И, уступая встречным,
Проваливаться в снег.
* * *
Трепет осиновой тени. Нападки
Ветра сгущали тепло.
Из обомшелого пня, как из кадки,
Деревце буйно росло.
И никаких человеческих знаков.
Всюду, куда ни шагни,
Лес загустел и затих одинаков
В жути своей тишины.
Птицы замолкли. Они удивились —
Сбился с пути человек.
Только ползучие страхи змеились,
Тьмой выстилая ночлег,
Страшно и радостно. Вот середина
Пасмурных зарослей дня.
Но издалека, заблудшего сына,
Город окликнул меня.
Поезд разматывал километровый,
Прямолинейный гудок.
Вышел из лесу немой и суровый
К самым истокам дорог.
И пошагал мимо несуетливых
Изб, обступивших овраг,
Не замечая укусов крапивных,
Злобного лая собак.
Мимо старух, в чьи иконные лица
Мягко плескала листва,
Мимо колодцев, в которых водица
Век родниками жива…
Город. Поднялись навстречу кварталы.
Он загудел, замелькал.
Спешно в последний трамвай затолкал и
Снова меня потерял.
* * *
Ветровая зыбь травы.
Глохнет озеро лесное.
С каждым годом синевы
Уже зеркало резное.
Напряженна глубина.
Всполоши немую заводь,
И поднимется со дна
Ворох суетных козявок.
Глубоко увязнет шест,
Но не выпустишь, покуда
Ил не вздыбится, как шерсть
Ископаемого чуда.
Не отпрянешь впопыхах.
И в тебе горячим бредом
Отзовется мутный страх,
Что познал далекий предок.
И опутает потом
Виноватою тревогой,
Словно тронул то, о чем
Говорил себе: не трогай.
