Единственный диссонанс общему благолепию прозвучал в речи Шумана. Ярый французский националист и одновременно европеист, сторонник объединения Западной Европы (как мечталось — с Францией во главе), в будущем — один из крестных отцов западноевропейской интеграции, рискнул, хотя бы на словах, отмежеваться от антисоветизма нового союза. Чтобы соблюсти видимость самостоятельности, но одновременно и не слишком разозлить хозяев, французский министр попытался изобразить дело так, будто Североатлантический блок не направлен против Востока, а если направлен, то одновременно и против Германии.
«Множественность возможных рисков требует множественных мер предосторожности. Такой ответ мы дали Германии в 1935 году в ответ на ее протесты по поводу заключения Франко-русского договора, который, как она считала, противоречил Локарнскому пакту, — рассуждал Шуман. — Теперь мы дали такой ответ СССР, с которым мы остаемся связанными оборонным союзом против возможной германской угрозы и обязательством никогда не принимать участия ни в каких враждебных действиях, направленных против него. Мы будем придерживаться наших обязательств неукоснительно. Разве расширяя сеть наших дружеских отношений, как старых, так и новых, мы отказываемся от дружбы, которая не удовлетворяет потребностей нашей безопасности? Разве является угрозой для кого-либо наше стремление застраховать себя от любого риска, когда мы организуем систему общей обороны против угрозы любого нападения, откуда бы она ни исходила?»
Пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, Шуман договорился до очевидной двусмысленности. Если новый военный союз не был направлен против СССР, то против кого же? Против поверженной Германии, которую, как он не мог не осознавать, США и Англия собирались рано или поздно к этому союзу присоединить? (Через четыре дня после подписания договора о создании НАТО было опубликовано сообщение министров иностранных дел США, Англии и Франции о достижении ими договоренности о создании сепаратного западногерманского государства.) Если же новый пакт не был направлен ни против СССР, ни против Германии, то в мире оставалась страна, которая теоретически могла представить угрозу суверенитету Франции. Но именно в столице этой страны происходила церемония подписания нового договора.
Антисоветскую направленность Североатлантического альянса не могли скрыть дипломатические двусмысленности. Она была очевидна всем. Советское правительство в меморандуме от 31 марта 1949 года, разоблачая агрессивную направленность НАТО, подчеркивало, что «Североатлантический договор не имеет ничего общего с целями самообороны государств — участников договора, которым никто не угрожает и на которые никто не собирается нападать. Наоборот, этот договор имеет агрессивный характер и направлен против СССР…»
В преддверии подписания Североатлантического договора массовые манифестации протеста несколько дней подряд потрясали Апеннинский полуостров, тысячи антифашистов, бывших партизан, протестовали перед датским парламентом, мощная волна протестов охватила Францию. Народы Европы были против создания нового инструмента агрессии, против нового раскола Европы, подрывавшего их надежды на прочный мир на земле после самой кровавой войны в мировой истории.
Но эта волна протестов, похоже, лишь укрепила веру, буржуазных лидеров западноевропейских стран в «обоснованность» курса на заключение военного союза в мирное время. Ведь НАТО была направлена не только против СССР и стран социализма. Буржуазия десяти западноевропейских стран, Канады объединялась с правящим классом США в новый «Священный союз» и против народов своих стран, отдавала себя под опеку заокеанского сюзерена, чтобы не допустить социальных перемен.
Во время церемонии подписания военный оркестр играл популярную легкую музыку и джазовые мелодии. Под звуки мелодий Гершвина американцы со своими новыми вассалами раскалывали Европу, закладывали под нее мину военного противостояния на долгие годы вперед. Музыкальное сопровождение помпезной церемонии свидетельствовало не только об отсутствии у Вашингтона дипломатического опыта и элементарного такта, но и о нескрываемой радости американских чиновных лиц. Делался большой шаг в направлении «американского века». Старые европейские державы, относившиеся еще недавно к Америке как к выскочке и нуворишу, облапошившие Соединенные Штаты, как они считали, после первой мировой войны, ныне покорно пришли на поклон Вашингтону. А разжиревшие на второй мировой войне американские военно-промышленные монополии считали, что теперь им все дозволено, что теперь им уже не надо держаться в стороне от превратностей европейской политики, как советовал в свое время первый президент США Джордж Вашингтон в своем прощальном обращении к американской нации. Теперь, когда Америка могла подчинить Европу, вовлечению в европейскую политику на таких условиях противились лишь самые ярые американские изоляционисты, но их было мало, и их в официальном Вашингтоне не принимали во внимание.
Веселые мелодии, лившиеся из динамиков в зале, где проходила процедура создания НАТО, символизировали не только торжество хозяев. Мелодии были американскими и незримо напоминали собравшимся, кто теперь будет «заказывать музыку», определять военную доктрину блока, политику стран, в него входящих. Но, в изменение известной поговорки, платить по счету во многом предстояло европейским слушателям.
Чтобы понять причины, собравшие представителей десяти западноевропейских стран и Канады в Вашингтоне 4 апреля 1949 года, равно как и смысл и дальнейшее развитие созданного в тот день Североатлантического союза, вернемся на несколько лет назад.
Антикоммунизм, эта, по ставшим крылатыми словам великого немецкого писателя Томаса Манна, «величайшая глупость нашего века», стал той почвой, на которой выросла «холодная война» и ее детище — агрессивный блок НАТО.
Историки обычно датируют начало «холодной войны», раскола Европы, приведшего к потере народами Западной Европы многих из плодов победы над фашизмом — и, главное, стабильного мира на континенте, — со знаменитой речи английского премьера (тогда — бывшего) Уинстона Черчилля 5 марта 1946 года в маленьком американском городке Фултоне, в провинциальном Вестминстерском колледже. Уговорил Черчилля, отдыхавшего во Флориде, приехать и выступить Гарри Трумэн. Он знал, что должен был сказать Черчилль, — они обговорили тему заранее.
В своей речи, ставшей уже на следующий день известной всему миру, Черчилль провозгласил:. «От Штеттина на Балтике до Триеста на Адриатике железный занавес спустился на континент». В речи содержались все основные темы развертывавшейся «холодной войны» — и непримиримая вражда к СССР, и призыв к подавлению коммунистических и рабочих партий на Западе. «В значительном большинстве стран, отстоящих далеко от русских границ, — вещал тогдашний духовный вождь антикоммунизма, — и разбросанных далеко по всему миру, созданы коммунистические пятые колонны, которые действуют в полном единении и абсолютном повиновении указаниям, получаемым из коммунистического центра».
Предлагался и рецепт борьбы против «коммунистической угрозы». Черчилль выдвинул идею создания «братской ассоциации народов, говорящих на английском языке». «Это означает, — продолжал он, — особые отношения между Британским содружеством и империей, с одной стороны, и Соединенными Штатами — с другой». Короче говоря, Черчилль предлагал военный союз.
Фултоновская речь стала началом кампании по заталкиванию стран Западной Европы в антисоветский пакт. Черчилль боялся не за безопасность Англии или ее западных партнеров. И тогда, и позже он знал, что СССР не собирается никому угрожать и единственной его целью на внешней арене является обеспечение условий для мирного строительства и восстановления страны. Страшила британского премьера возможность укрепления безопасности СССР в случае создания в Восточной Европе в результате победоносных социалистических революций дружественных ему государств.
К концу войны Черчилль стал понимать, что у Запада не хватит сил для установления военного контроля над всей Европой. Он метался. Печальную известность приобрели его призывы не разоружать сдавшиеся немецкие части или хотя бы сохранять их оружие на случай использования как против СССР, так и освободившихся от фашистского гнета народов. 8 мая 1945 года он шлет телеграмму главнокомандующему силами западных союзников на европейском театре генералу Эйзенхауэру. «Я слышал, и это вызывает у меня значительное беспокойство, что немцы должны уничтожить все их самолеты на месте, — говорилось в ней. — Я надеюсь, что этот подход не будет применяться к оружию и другим видам оборудования. Оно может понадобиться нам когда-либо, а может быть, и уже сейчас во Франции и, особенно, в Италии».
Именно тогда, в момент победы над германским фашизмом, и родилась идея «железного занавеса»,
