— Ты бы предпочла, чтобы я ничего от тебя не скрывал? — спрашивает Тед.
— Нет, не обязательно. Но это все усложняет.
— Я тебя защищал.
— Какой ты милый!
— Кроме того, я хотел предоставить тебе возможность избавиться от такого клиента.
— А что, ты хочешь, чтобы я от тебя отказалась?
— Нет. Но еще меньше хочу, чтобы ты потом об этом пожалела.
— Как сейчас помню, пару лет назад ты говорил в точности то же самое.
Слова, конечно, были другие, но вот тон такой же. Ледяной. Ладно, человека не переделаешь. Принимать его надо таким, какой он есть, или вообще не общаться с ним.
— На этот раз все по-другому, — говорит Коган.
— В смысле, теперь я с тобой работаю, а не сплю?
— Я ценю твою дружбу.
Кэролин потрясена. Ну, пожалуй, не совсем потрясена, но он так искренне и серьезно это произнес, что застал ее врасплох.
— Ты всегда перезваниваешь, — спокойно продолжает он. — Выслушиваешь мое нытье. Ты постоянно рядом, и я могу на тебя полагаться.
Она печально смотрит на Теда, и тому на секунду даже кажется, что Кэролин сейчас заплачет. Именно таких слов она всегда от него и ждала. Тед знает это, и теперь ему еще труднее с ней разговаривать.
— Надо было тебе побольше счет выкатить. — Кэролин пытается перевести все в шутку. Уж очень у них серьезный разговор выходит.
— Я не об этом, Кэролин. Тебе есть дело до меня. Ты и вправду хочешь меня спасти, даже если я действительно переспал с Кристен.
— Ты хороший врач, Тед. — Кэролин не отвечает на его «обвинения». — Так все говорят, даже те, кто терпеть тебя не может.
— Ага. А как насчет личностной характеристики?
— Честно?
— Конечно.
— Когда ты лечишь людей, ты становишься лучше.
Вот теперь он тоже расстраивается. Ему так не хватает работы. Векслера, Кима, возможности посплетничать с Кляйном. Ему не хватает даже безымянных интернов и «Будудоктором» Розенбаума. И в особенности ему не хватает ощущения, с каким идешь по коридору больницы. Что тебя ждет, неизвестно, но что бы это ни было, ты со всем справишься. Когану необходимо чувствовать, что он врач. Она права, думает Тед. И внезапно вспоминает брата, Фила. Как тот сидел во дворе, курил траву и разглядывал звезды. Филу тогда тоже не хватало того парня, что остался во Вьетнаме.
— Знаешь, — говорит Тед, — я пока ничего брату не рассказывал. Все надеялся, оно как-то… ну, в общем… само рассосется.
— Я все понимаю. Но в какой-то момент нам придется обратиться к прессе. И этот момент наступит довольно скоро.
— Я иногда о нем вспоминаю. О брате. Филе. Он был во Вьетнаме.
— Я помню.
— А помнишь, что ты однажды сказала? Насчет того, что он вынес оттуда?
Кэролин прищуривается, качает головой.
— Нет.
— Я его спросил, что он вынес из этой войны.
Фил вернулся из Вьетнама другим человеком. Раньше он был тихим и спокойным. Теперь же брат часто возвращался домой раздраженным, даже взбешенным из-за какого-то «никчемного идиота», которого просто встретил на улице в толпе. Отец пытался выяснить, в чем дело, а тот отвечал — ты не поймешь.
Теду всегда хотелось спросить Фила, чего же не поймет их отец. Но Теду было тринадцать лет, и он боялся брата до чертиков. Много лет спустя они с Филом пошли выпить после церемонии вручения дипломов в Йеле. И той ночью, в баре, Тед спросил его, что же он вынес из Вьетнама. Что-то одно, самое важное, что бы осталось с Филом на всю жизнь. Теду хотелось знать, как изменилась душа Фила. Что он узнал на войне?
Фил не сразу ответил. Сначала он рассказал Теду, каково ему было, когда он вернулся. Как люди ужасно с ним обращались. Нет, не с ним. Просто они так себя вели. Фил возненавидел их заурядность. Их лень. Их нежелание хоть что-нибудь слышать об этой войне. А он все думал — он ведь жизнью своей рисковал ради этих людей. Ради этих придурков. Кошмар!
— И вот что я вынес, Тедди. Американский народ не стоит того, чтобы за него умирали. Просто не стоит, и все тут.
Коган тогда его не понял. Ему был двадцать один год. Он был твердо намерен преуспеть, а по ходу пьесы еще и помогать людям, лечить их. И попутно завоевать весь мир. И все же Тед уважал брата и потому посчитал, что какая-то правда в его словах есть. Когда-нибудь он ее поймет.
Так и случилось. Прошли годы, Коган стал хирургом, пожил, набрался опыта. И все же он по-своему переиначивал смысл тех слов брата. Как-то вечером, после особенно тяжелого дня, он вдруг произнес нечто для себя неожиданное.
— Знаешь, я тут подумал, если американский народ не стоит того, чтобы за него умирали, почему американские граждане стоят того, чтобы их спасали? — спросил он у женщины, лежавшей рядом.
— Все просто, — ответила она, придвигаясь поближе и пристраивая руку у него на груди. — Их надо спасать, чтобы я смогла больше на них зарабатывать.
— Я серьезно.
— И я серьезно.
А теперь эта же самая женщина сидит за столом напротив Теда и грустно улыбается.
— Вспомнила? — спрашивает Тед.
— Да. Я тогда была счастлива.
— А теперь нет?
— И теперь тоже. Но теперь все по-другому.
— Лучше или хуже?
— Просто по-другому.
Тед делает глоток и вытирает рот салфеткой. За последний месяц они много таких воспоминаний вытащили на свет. Когану хочется сделать следующий шаг, но он сразу же одергивает себя. Всякий раз, как Тед слишком приближается к Кэролин, она пугается.
— Что ты знаешь про Мэддена? — вместо этого спрашивает Коган.
— А в чем дело?
— Про его личную жизнь ты что-нибудь слышала?
Кэролин пожимает плечами.
— Мы с ним ходим в одну церковь. Старую такую. На нашей улице. Церковь Рождества Христова. Вернее, это я хожу в ту же церковь, что и он. Но редко. А он — каждое воскресенье.
— Никаких слухов? Гнусных сплетен?
Она качает головой:
— Мэдден свою жизнь напоказ не выставляет. Я не знаю никого, кто общался бы с ним вне работы. Он женат. Двое детей.
Тед достает из нагрудного кармана рубашки сложенную ксерокопию статьи, которую когда-то отдала ему Кэролин. Разворачивает и держит так, чтобы тот, кто наблюдает за ним, мог прочитать заголовок. Несколько абзацев подчеркнуты желтым маркером.
— Перечитай, — просит он Кэролин.
Она берет листок из его рук и быстро просматривает его, бормоча текст себе под нос.
— Ну? — спрашивает она, закончив.
