— Это мне Керри передала, подруга Кристен.
— Ты с ней встречался?
— Нет. Она мне посылку прислала.
— Жуть какая! Кристен ведь этот диск для тебя записывала? Первый был очень классный.
— Да. И этот тоже хороший. Там еще кое-что было.
Коган кладет дневник рядом с диском. На жесткой обложке «Водяные лилии» Моне. Сверху виден краешек желтой клейкой бумажки-закладки. Как раз посередине тетради.
— Это то, что я думаю? — нервно спрашивает Кляйн.
Коган кивает:
— Да, это дневник Кристен. Открой на заложенной странице.
— Зачем?
— Просто открой.
Кляйн подчиняется.
— Теперь читай, начиная со второго абзаца снизу.
— Чего ты привязался, Тед?
— Читай давай.
Кляйн секунду колеблется и начинает тихим голосом:
— «Он ложится на меня. Тяжелый. Такого со мной еще никогда не было. Взрослый мужчина. Обалдеть! Но он меня не раздавил. И я не испугалась. Он был нежен. Целовал меня в губы и в грудь. Я почувствовала его возбужденный член. И все ждала, когда же он войдет, а он медлил. Это, наверное, даже хорошо, но только чем дальше, тем больше я нервничала. А потом я вдруг почувствовала…»
Кляйн поднимает голову и испуганно смотрит на Когана:
— Тед, ты чего? Люди же вокруг! — Он оглядывается в надежде, что кто-нибудь придет ему на помощь. Но вокруг никого.
— Не парься. Читай.
Кляйн пару секунд колеблется, но продолжает:
— «Было не так больно, как я боялась, но все равно больно. Резкий удар». — Голос Кляйна дрожит. — «Сначала он двигается медленно, а потом все быстрее и сильнее и входит глубоко. Мне было очень больно. Но я постаралась расслабиться, чтобы почувствовать то, что положено чувствовать в таких случаях. Мне очень хотелось запомнить этот момент, хотелось, чтобы он был прекрасен. Надо же, как смешно — когда делаешь что-то очень важное, начинаешь сразу же представлять, как ты будешь это потом вспоминать. Зато запоминаешь все хорошо. Я помню его теплое дыхание на моей шее. Он тяжело дышал, но на меня не смотрел. И стонал. Я не знала, что надо делать. И тогда я сказала: трахни меня! Трахни по-настоящему! Я слышала, так в фильме одна героиня говорила. Он застонал еще сильнее. Наверное, это хорошо. А потом он прошептал мне на ухо: Я сейчас досчитаю с десяти до одного. И когда скажу „один“ я кончу. Десять… Девять… Восемь… Семь…»
Кляйн останавливается и смотрит на Когана.
— Я только двоим об этом рассказывал, — говорит Тед. — Тебе и Ринхарту. Тебе вот за этим самым столом. Мы, кажется, обсуждали, что вы с женой редко занимаетесь сексом, и я предложил внести элемент разнообразия.
— Слушай, я не…
— Знаешь, о чем я подумал, когда прочитал это? Рино весит килограмм на тридцать больше, чем я. Но мы-то с тобой, Кляйни, весим одинаково, и голоса у нас похожи. Конечно, седых волос у тебя побольше, но в темноте-то не разглядишь.
Кляйн молча разглядывает дневник, нижняя губа его сильно трясется.
— Зачем, Кляйн? Ты же был моим лучшим другом!
— Прости. — Глаза Кляйна блестят от слез.
— Зачем?
— Я ж не знал, что ей шестнадцать! Я думал, она старше.
— Не понял. А это тут при чем?
Кляйн умоляюще смотрит на Теда. Объяснять ему не хочется, но он знает, что все равно придется.
— Ну же, Кляйн!
— Ладно, не ори. Я совершил ошибку. Глупую ошибку. Я вернулся тем вечером домой. А Триш уже спала. Как обычно. Тогда я позвонил тебе и услышал женские голоса. Я думал, это обычные твои бабы. Я же не знал! Я решил, зачем тебе две? Черт! День рождения ведь! А Триш отрубилась. Я сел в машину и поехал к тебе. Зашел через боковую калитку — я так часто хожу. Дверь во двор была приоткрыта. Я вошел и увидел, что кто-то спит в гостевой. Я присел на край кровати. Она проснулась, взяла мою руку и положила ее под одеяло. Она голая была. Прости! Мне правда ужасно стыдно!
Кляйн плачет.
— И ты с ней переспал?
Кляйн молча хлюпает носом.
— Переспал или нет?
— Да. Я ее трахнул. Только Триш не рассказывай!
— Господи боже, Кляйн!
— Прости меня!
— Я ничего не понимаю. И ты спокойно смотрел, как меня выгоняют с работы? И обвиняют в изнасиловании и непреднамеренном убийстве? Чем я это заслужил? Что я тебе сделал?
— Ничего. Просто ты был Коганом.
— И что это значит, придурок?
Кляйн утирает нос.
— Старик, я тебе всегда завидовал.
— Чему завидовал? Что у меня много женщин?
— И этому тоже. Но дело не только в телках. Тебе все легко давалось. Ты симпатичный, ты всем нравишься, и ты всегда играешь по своим правилам. На людей это производит большое впечатление. С тобой все хотят дружить. И я хотел. Но иногда я тебя ненавидел — ведь я-то не такой. А потом ненавидел себя за то, что я ненавижу лучшего друга.
— Кляйн, ты охерел? Одно дело — завидовать, а другое — спустить мою жизнь в унитаз. Наказание не соответствует преступлению.
— Я знаю, Тед. Но я бы со всем этим не справился. У меня жена. И дети. А ты один. Я знал, ты выплывешь. И потом, смотри, ты ведь стал гораздо лучше в результате. Ты теперь почти хороший человек!
— Лучше я стал, это да. Но вот прощать я так и не научился.
— Пожалуйста, только Триш не говори! Я тебе что-нибудь хорошее сделаю! Я компенсирую!
— Как?
— Не знаю. Придумаю что-нибудь.
— Слишком поздно. — Коган встает, забирает со стола дневник и диск и складывает их в сумку. А потом протягивает Кляйну салфетку.
— Проехали, да, старик? — спрашивает Кляйн.
Тед не отвечает. Он изумленно смотрит на своего друга. Потом поворачивается и уходит.
— Тед! — умоляюще кричит ему в спину Кляйн. — Проехали, а? Скажи, что все кончилось!
— Для него — да, — отвечает Мэдден, входя в кафетерий и доставая из кармана наручники. Он стоял снаружи у входа с радиоприемником в ухе и слышал каждое слово. — Мне очень жаль, но для вас, доктор, все только начинается.
Примечания
