великодушного мужчину.
Донья Фернанда уехала через пару недель. Бигадор купил ей билет, не посоветовавшись, и однажды вечером положил ей его на тарелку, приготовленную для ужина.
— Твое время здесь закончилось, — сказал он ей. — Ты нам больше не нужна. Твой рейс вылетает в следующее воскресенье. Я отвезу тебя в аэропорт и предупрежу Нельсона, чтобы он тебя встретил.
У женщины глаза наполнились слезами, хотя с самого утра после скандала она была уверена, что это неизбежно. Ее сын не возвращался домой два дня, и больше ни с кем из них двоих не разговаривал. Он вел себя так, будто дома нет никого. Даже ребенка, на которого он не смотрел. Он приходил, принимал душ, надевал пижаму и сам накладывал себе ужин. Он ел, сидя на диване перед телевизором, хотя потом оставлял тарелки на столе, чтобы женщины их убрали. В первый вечер он лег рано. Сан и Фернанда с удивлением смотрели, как он выносит детскую кроватку из комнаты и ставит ее в гостиной. Потом он закрыл дверь в спальню, и они услышали, как он двигает комод и ставит его так, чтобы никто не зашел. Женщины переглянулись, но не сказали ни слова. Донья Фернанда продолжила мыть посуду, а Сан заканчивала последнее кормление Андрэ из бутылочки. Когда они закончили свои дела, пожилая женщина пошла в свою комнату за ночной рубашкой и одеялом, которое сняла со своей постели, и отдала их невестке, чтобы та могла спать на диване. Сан обняла ее и несколько раз поцеловала в морщинистое грустное лицо.
На следующее утро после отъезда свекрови Сан оставила ребенка под присмотром соседки и пошла на работу. Она договорилась с Лилианой пообедать вместе. Сан несколько дней готовилась к этому моменту. Она знала, как тяжело ей будет рассказать обо всем пережитом, собрать все это из своей памяти и изнутри, упорядочить и назвать все своими именами, заставить все эти ужасные моменты прозвучать и витать в помещении ресторана через стол и превратить их в позорное признание событий, которые она не должна была пережить. Сан рассказывала, не торопясь, колеблясь, запинаясь, тщательно подбирая слова, ощущая снова и снова, как возвращается тошнота, которую она испытывала накануне ночью, когда Бигадор, вернувшись из аэропорта, силой заставил ее лечь с ним. Лилиана слушала молча, подбадривая ее взглядом. Она не осуждала и не обвиняла ее ни в чем. Не называла ее слабой, глупой, зависимой. Она просто поняла ее страдания и предложила помощь, на которую Сан рассчитывала, словно предлагала ей луч света:
— Тебе нужно написать на него заявление, — сказала мягко подруга. — Я схожу с тобой в отделение полиции.
У Сан еще оставались следы от последних побоев, но эта возможность ее ужаснула:
— Нет, нет! Если я на него напишу заявление, он меня убьет. Возможно, навредит ребенку. Он не любит его, мне кажется, ребенок для него ничего не значит. Я не могу заявить на него! Мне нужно уехать отсюда. Уехать из Португалии туда, где он меня никогда не найдет. Помоги мне, пожалуйста!
Лилиана протянула руку и взяла руку Сан, сжав ее до боли:
— Мы сделаем то, что тебе кажется лучше всего. Будь спокойна. Ты выберешься из этого, и ничего не случится ни с тобой, ни с Андрэ. Я обещаю.
Они все тщательно спланировали. Сан все еще думала поехать в Италию, но Лилиана убедила ее, что в настоящий момент будет удобнее, если она останется в Мадриде. У нее там была хорошая подруга из Кабо-Верде. Лилиана была уверена, что та приютит Сан у себя дома на несколько дней, пока она не найдет работу. К тому же, ездить из Лиссабона в Мадрид без паспорта для ребенка было просто. Потому как единственной проблемой этого побега был паспорт для Андрэ: без разрешения отца они никогда его не смогут получить. К счастью, на шоссе на границе с Испанией досматривали не очень тщательно. Автобусы обычно останавливали, чтобы убедиться, не пытается ли какой-нибудь эмигрант без разрешения пересечь границу, но машины не останавливали. Поэтому они собирались поехать на машине. Лилиана хотела попросить какую-нибудь приятельницу из союза феминисток, чтобы она их сопроводила, белую португалку, чтобы проехать еще менее заметно. Через шесть часов они будут в Мадриде. Далеко от опасности, в точке отсчета, где могла начаться новая жизнь.
Утром Лилиана позвонила Сан на работу. Все было устроено. Она поговорила с Зенайдой, своей подругой из Испании, которая предоставит Сан ночлег, пока та не устроится сама. Еще Лилиана звонила Росауре, которая согласилась поехать с ними и вести машину, чтобы пересечь границу. Сан чуть не заплакала. Но не стала этого делать: она пообещала себе, что не уронит ни единой слезы, пока все дело не будет сделано. И на этот раз она себя не обманет.
В следующие несколько дней она ни разу не упала духом. Она не стала думать о возможности того, что их задержат на таможне, о трудностях, с которыми она может столкнуться в Мадриде, о проблемах, которые возникнут, если она будет растить ребенка одна, о финансовых неприятностях, которые ей, скорее всего, придется долго преодолевать. Она позволила себе только короткий миг слабости, когда прощалась с Бигадором в пятницу ночью. Он уже спал. Сан подошла к постели и долго на него смотрела. Она вспомнила их первые дни в Портимане, а потом — в Лиссабоне, когда ей казалось, что мир еще прекраснее от того, что есть он, когда у нее мурашки бегали по коже, если он прикасался к ней, а его шепот на ухо порождал в ней бесконечность желаний. Она вспоминала, как ей нравилось заботиться о нем и ощущать его поддержку и как в ее голове звучала мысль о том, чтобы состариться рядом друг с другом, как два дерева, посаженные очень близко и врастающие ветвями одно в другое. Она подумала обо всей печали, которую принесла ей его жестокость, но и о том, что никогда не позволит этой печали остаться после момента освобождения. И пожелала ему самого лучшего, долгой и спокойной жизни и, если это было возможно, чтобы Господь раздробил его ярость и превратил ее в пыль. А потом Сан ушла спать на диван рядом с безмятежно дышавшим ребенком.
Мадрид разворачивался перед глазами Сан, словно одна из тех карт, которые она так любила разглядывать в детстве. Огромный город, который она, тем не менее, как будто могла уместить на ладони, полный чудес и освещенный солнцем, которое было не далеким и молчаливым, как солнце где-то еще, а писало для нее и для Андрэ на небе большие и радостные слова, такие как тишина и покой. Страх испарился. Он растворялся в воздухе по мере того, как их машина уезжала все дальше от Лиссабона, и они углублялись в огромные равнины плато с бесконечными полями и далеким сиреневым горизонтом, где могло произойти любое чудо. Вдруг Сан почувствовала, что ее тело стало вытягиваться и уже едва помещалось на сиденье, и она поняла, что уже давно ходила съежившись, что она сгорбилась, не заметив того, и единственное, что было у нее перед глазами в последние месяцы, это земля со всей ее отвратительной грязью. Теперь у нее снова появилось желание смотреть вверх на облака, на кроны деревьев, на фасады домов с горшочками герани, на высокие церковные купола и в глаза людям. Ей хотелось выпрямиться, ступать твердо, раскачивать бедрами с той ритмичностью, о которой она давно забыла, высоко поднять голову, встречаясь лицом к лицу со всем, что может случиться с ней и с ребенком.
Проехав границу, где их никто не задержал. Сан попросила Росауру остановиться у ближайшей зоны отдыха. Она вышла из машины и стала медленно хлопать в ладоши, потом хлопать себя по бедрам, все быстрее и быстрее, напевая старую табанку из детства: ты принцесса и носишь корону из цветов, ящерицы замирают, когда ты идешь, а птицы защищают тебя от жары; иди сюда, принцесса, иди и дай мне руку потанцуй со мной, чтобы я мог увидеть разноцветный мир, как и ты. И танцевала так, будто в нее вселился какой-то дух, топая ногами по земле, поднимая руки, исступленно крутила головой, грудью и талией и чувствовала, как каждая ее мышца освобождается от многовекового напряжения, и что душа, как говорила донья Фернанда, весело летает, избавляясь от всех пут.
Зенайда приняла Сан так, словно они дружили всю жизнь. Ее муж работал в Германии, а она жила с двумя дочерями в очень маленькой квартирке, которая как будто раздувалась, словно шар, когда приходили гости. Зенайда сразу же освободила угол в своем шкафу, чтобы хранить вещи Андрэ, и откуда-то достала надувной матрас, который нужно было класть по ночам в гостиной на пол, сдвинув диван и столик. Она отказалась брать у Сан деньги, даже за еду, пока у нее не появится работа. Ей лучше было сохранить то небольшое количество денег, которое у нее было при себе, на всякий случай. В конце концов, Зенайде повезло: она работала поваром в ресторане и хорошо зарабатывала. Амилькар тоже зарабатывал достаточно на фабрике в Дюссельдорфе и отправлял ей значительную сумму каждый месяц. Они редко виделись, и Зенайда скучала по нему, но это был единственный повод для грусти в ее жизни. Во всем остальном у нее все шло хорошо. Ее муж был достойным мужчиной, девочки отличались отменным здоровьем и получали хорошие отметки в школе, она любила свою работу. Ей нравилось готовить крокеты,
