Глава 2
Далее вкратце изложены объяснения коммандера Дюпре с комментариями адмирала.
«Нет никакого объяснения аду, разверзшемуся за пять последних дней. Только я виноват в смене курса и в том, что привел корабль к необычному и трагическому концу. Помимо этого могу только последовательно описать катастрофу — мой мозг работает не так, как следовало бы».
— То, что Дюпре не вполне владел своими умственными способностями, — поразительное признание человека, репутация которого была основана на его сходном с компьютером разуме.
«14 июня в 20:40 мы вошли в полосу тумана. Вскоре после этого на глубине всего десять морских саженей[2] нос корабля разорвало взрывом, и в носовой торпедный отсек хлынула вода, почти мгновенно затопив его».
— Даже если коммандер знал, где произошел взрыв, внутри корабля или снаружи, он этого не написал.
«Двадцати шести членам экипажа повезло: они погибли в считанные секунды. Мы надеялись, что трое на мостике: лейтенант Картер, матросы Фаррис и Метфорд, — успели спуститься, прежде чем корабль ушел под воду. Трагические события показали, что мы ошибались».
— Если, как сообщает Дюпре, «Старбак» был в надводном положении, странно, что Картер, Фаррис и Метфорд не сумели за тридцать секунд спуститься с мостика. Невозможно представить, что Дюпре закрыл люк, бросив трех человек на произвол судьбы. Невозможно представить себе также, что спасать их было некогда — маловероятно, что «Старбак» утонул как топор.
«Тем временем мы задраили все люки и вентиляционные отверстия, и я приказал сбросить весь балласт и начать подъем. Но было поздно: крен и раздирающий лязг показывали, что корабль лег на дно, зарывшись носом.
Казалось бы, с продутыми балластными цистернами и с носом на глубине всего в сто шестьдесят футов «Старбак» — а длина корабля триста двадцать футов — должен был высунуть корму из воды. Но нет.
Сейчас мы лежим на дне. Крен палубы восемь градусов влево и два градуса вперед. Кроме носового торпедного, все отсеки свободны от воды. Сейчас все мы мертвы. Я приказал людям прекратить сопротив ление. Нас убила моя глупость».
— Самое удивительное вот что. Если положить расстояние от киля до верха лодки двадцать пять футов, спасательный люк наверху отделен от поверхности всего ста тридцатью пятью футами. Это небольшая глубина для человека, располагающего аппаратом для подводного дыхания, а на субмаринах такие аппараты есть у всего экипажа. Во время Второй мировой войны восемь подводников поднялись с глубины сто восемьдесят футов и получили лишь легкое расстройство дыхания.
Непонятнее всего последние фразы. Что предшествовало безумию Дюпре? Сказался ли на нем стресс, вызванный этим кошмаром? Дальше он еще отступает от реальности.
«Продовольствия нет, воздуха хватит всего на несколько часов. Питьевая вода кончилась на третий день».
— Это совершенно невозможно! Если ядерный реактор продолжал работать — а нет никаких указаний на его остановку, — экипаж мог прожить много месяцев. Дистиллятор-опреснитель давал достаточное ее количество для питья, а с принятием некоторых мер предосторожности система жизнеобеспечения, которая очищает воздух на подлодке и поставляет кислород, обеспечила бы сохранение жизней шестидесяти трех человек, пока не перестала бы действовать, что крайне маловероятно. При длительном выживании проблему могла представлять только пища. Но, поскольку «Старбак» выходил в море с полным запасом продовольствия, при некоторых ограничениях его должно было хватить не меньше чем на девяносто дней. Все зависело от реактора. Если умирал он, умирали и люди.
«Мой путь ясен. В душе у меня мир. Я приказал корабельному врачу сделать людям инъекции, чтобы прекратить их страдания. Сам я, конечно, уйду последним».
— Боже! Неужели Дюпре действительно приказал убить экипаж?
«Они снова идут. Картер стучит по корпусу. Матерь Божья. Почему его призрак так нас мучит?»
— Дюпре полностью обезумел. Но как? Всего за пять дней?
«Мы можем сдерживать их еще несколько часов. Они почти прорвались через спасательный люк на корме. Плохо, очень плохо (дальше неразборчиво). Они хотят нас убить, но мы их перехитрим. Никакого удовлетворения — никакой победы. Мы все погибнем».
— Кто такие «они»? Может, другой корабль... возможно, русский траулер-шпион, пытающийся спасти экипаж?
«Сейчас на поверхности темно, и они прекратили работу. Я отправлю это сообщение и несколько страниц корабельного журнала на поверхность в коммуникационной капсуле. Возможно, ночью ее не заметят. Наши координаты (первые цифры вычеркнуты) 32° 43'15 С — 161° 18*22 3».
— Невозможно. Эту точку отделяет от последней точки, откуда докладывал «Старбак», пятьсот миль. Даже на фланговой скорости «Старбак» не мог добраться туда за время, прошедшее с последнего радиоконтакта.
«Не ищите нас: все будет зря. Они не позволят найти ни следа. Какую позорную уловку они использовали! Если бы я знал, мы могли бы живыми увидеть солнце. Пожалуйста, передайте это сообщение адмиралу Ли Хантеру, Перл-Харбор».
— Последняя загадка. Почему именно мне? Насколько мне известно, я никогда не встречался с коммандером Дюпре. Почему он выбрал меня в последние исповедники «Старбака»?
Глава 3
Питт сидел за стойкой в баре старой гостиницы «Роял Гавайи», уставившись в свой стакан: он думал о событиях минувшего дня. Эти события промелькнули перед его невидящим взглядом и окутались дымкой. Но одна картина не уходила: бледное лицо адмирала Хантера, читающего послание из капсулы о страшной, бессмысленной трагической участи «Старбака» — удивительные, безумные слова коммандера Дюпре.
Дочитав, Хантер медленно поднял голову и посмотрел на Питта. Тот молча пожал протянутую руку адмирала, попрощался с офицерами и, словно под гипнозом, вышел из кабинета. Он не помнил, как проехал по заполненному машинами в конце рабочего дня шоссе Нимитца. Не помнил, как вошел в свой номер, принял душ, переоделся и вышел на поиски чего-то неизвестного и непонятного. Даже сейчас, покачивая в бокале виски, он не слышал голосов других посетителей коктейль-холла.
Было что-то непонятно зловещее в последнем послании со «Старбака», неторопливо размышлял Питт. Какая-то осторожная, относящаяся к прошлому мысль отчаянно пыталась пробиться из глубины мозга к поверхности сознания, но расплылась и вернулась туда, откуда явилась.
Краем глаза Питт увидел дальше по стойке мужчину, который, заметив его взгляд, приветственно поднял стакан, предлагая бесплатно — за его счет — выпить. Это был капитан Орл Сайнана. Как и Питт, он был одет для отдыха — в спортивные брюки и цветастую гавайскую рубашку-алоха. Но вот он подошел и облокотился на стойку рядом с Питтом. Сайнана по-прежнему потел и то и дело вытирал лоб и ладони платком, который держал в руках.
— Окажете мне честь? — спросил он с неискренней улыбкой.
Питт поднял полный стакан.
— Спасибо, но у меня свое неначатое.
Раньше Питт не обращал в Перл-Харборе никакого внимания на Сайнану и сейчас слегка удивился,
