Агриппы. Боюсь, что не знаю, как у них дела сейчас. Вокруг Ока все так запутанно.
— Не настолько запутанно, чтобы вы не смогли найти меня.
— Ах, юстикар, для чего же тогда друзья? — Никсос присел на каменную скамью рядом с Алариком. В помещении был когда-то танцевальный зал с огромными окнами, выходящими на балкон. Теперь лишь куски обвалившейся лепнины и полная сухих листьев оркестровая яма напоминали о его великолепии. — Я прочел твой предварительный рапорт.
— Полный будет намного длиннее.
— Будет, будет. — Никсос оглянулся на звук шагов по лестнице. — А, Хокеспур.
Когда Аларик видел дознавателя Хокеспур в последний раз, он не взялся бы сказать, умирает она или нет. Очевидно, все шло к тому. Нижняя часть ее лица была обезображена оспинами и химическими ожогами от той гадости, которой она надышалась на Хаэронее, и горло спереди обхватывал объемистый дыхательный аппарат. Как и прежде, на ней была флотская форма без знаков различия. Она несла какое-то тяжелое приспособление, судя по виду, предназначенное для пробивания отверстий в металле.
— Все готово, сэр, — объявила она жестким металлическим голосом.
— А получится? — спросил Никсос.
— На пленниках с Субиако получены хорошие результаты, — ответила Хокеспур.
— Тогда приступайте, дознаватель.
Хокеспур встала позади Аларика. Хоть он и сидел, ей пришлось поднять устройство на уровень глаз, чтобы дотянуться до его шеи. Зажимы защелкнулись на Ошейнике Кхорна. Волна жара ударила в заднюю часть шеи, и зажимы задрожали. Аларик почувствовал боль, шею очень сильно сдавило. Металл заскрежетал, потом громко хрустнул, разрезанный на части.
Две половинки Ошейника Кхорна звякнули об пол.
Аларик задохнулся. Он увидел призрак Белсимара, видение прекрасной планеты, просвечивающее сквозь печальный ландшафт. Потом оно исчезло, на смену ему пришла гипервосприимчивость. Аларик мог слышать эхо печали Белсимара и боль войны на звездах над головой.
— Получилось? — спросил Никсос.
— Да, — ответил Аларик с легкой дрожью в голосе. — Я снова целый.
— Через несколько дней все будет в порядке, — заверил Никсос. — Дезориентация — это нормально. — Он тронул остатки ошейника носком ботинка. — Уберите это, — сказал он.
Хокеспур подчинилась, она подцепила половинки ошейника освященными щипцами и унесла прочь.
— Я рад, что она жива, — сказал Аларик, когда она ушла. Он потрогал мозоль на шее, там, где ошейник терся об его кожу.
— Она сказала бы про тебя то же самое, — ответил Никсос, — если бы считала, что подобные вещи уместны. Мне очень жаль говорить это, Аларик, но мы уже списали тебя со счетов. Когда мы узнали, кто захватил Сартис Майорис, то испугались самого худшего. Да простит меня Император, я надеялся, что ты погиб на поле боя.
— Возможно… — Аларик запнулся, он все еще не привык к вернувшейся психической чувствительности, — возможно, это было бы не так уж и плохо.
— Что заставляет тебя говорить так? — спросил Никсос. Похоже, он не удивился, услышав это. — В галактике не так много Серых Рыцарей. Что же хорошего в том, что их станет на одного меньше?
— Чтобы выжить, — сказал Аларик, — я делал ужасные вещи. Я натравил лордов Дракаази друг на друга, в точности как культист, подстрекающий к бунту. Я общался с еретиками и ксеносами. Я бросил очень многих людей погибать, чтобы самому бежать и отомстить. Серый Рыцарь не стал бы делать этого. Много раз я спрашивал себя: быть может, правильнее будет просто умереть, но я… не мог. Я должен был выжить. Я должен был пройти через все это, и даже просто выжить было недостаточно.
— Ты боишься скверны, — сказал Никсос.
— Боюсь. Больше, чем чего бы то ни было. Теперь я знаю, что такое страх.
Никсос снова улыбнулся. Он был очень стар, наверное, ему было несколько столетий, и даже по меркам Инквизиции ему очень долго удавалось избегать смерти. Он видел, вероятно, все странные и ужасные формы, какие только могла принимать скверна, но падший Серый Рыцарь — это превосходило все.
— Аларик, у тебя есть возможность очиститься. Это непросто и довольно болезненно, но это можно сделать. У нас есть способы.
— Я смогу снова сражаться как Серый Рыцарь?
— А вот это интересный вопрос. У Серого Рыцаря есть немало способов служения, а у тебя — тем более. У тебя, Аларик, есть воображение. Верность очень ценна, да, но и изобретательность тоже. Многие ли из Серых Рыцарей смогли бы выжить на Дракаази? Не говоря о том, правильно это или нет, многие ли из них смогли бы придумать все это?
— Немногие, — признал Аларик.
— Значит, этим нужно гордиться. Это еще один клинок в руке у Императора. Осмелюсь сказать, что мое слово могло бы вернуть тебя обратно в тренировочные залы Титана, если бы это было лучшей службой для тебя, но дела в Оке обстоят очень скверно, и нам нужны не просто солдаты, пусть даже это Серые Рыцари. — Никсос хлопнул ладонями по своему длинному черному облачению и встал. — Наш челнок отправляется через два часа. Почитай молитвы и прости себя на какое-то время. Подумай о том, что ты сможешь сделать для Императора, вместо того чтобы вспоминать, какие грехи совершил в прошлом. Насчет тебя у меня особые планы, юстикар Аларик. Ты еще сам удивишься, чего человек с твоими талантами может достичь. Хотя на Дракаази ни у кого не было бы на этот счет никаких сомнений. — Никсос вслед за Хокеспур направился к лестнице, ведущей на нижние этажи особняка и к ангару для шаттла.
Аларик опустил голову, чувствуя, как психический глаз внутри него щурится от внезапного света. Он был рад, что на Дракаази этот глаз был закрыт. Он мог бы не выдержать всепоглощающего уродства этого места.
Он думал о Холварне и Эрхаре и о гатранцах на «Молоте Демонов». Думал про Раэзазеля, Эбондрака и Аргутракса. Он видел лицо падающего Веналитора, выражение ужаса, когда тот понял, что проиграл. Думая об этом, снова воскрешая все в памяти, все равно ничего не изменишь.
Он сложил руки перед собой и начал молиться.
— Я Молот, — шептал он. — Я наконечник Его копья, перчатка на Его руке…
