надвигающейся угрозе. Хорошо еще, что я могу позаботиться о Саре. Пусть это немного, но хоть что- то.
Я порылась в сумочке, достала ключ, отворила дверь — и вошла в чужую квартиру.
На какой-то краткий, сюрреалистический миг мне действительно показалось, будто я попала не туда, даже вспомнилась городская легенда о том, что в доходном доме ключи могут подходить ко всем квартирам… но потом на глаза все-таки попались кое-какие знакомые детали. Например, вмятина на стенке возле телевизора — сейчас там стояла плазма с плоским экраном размером с занавес небольшого театра. Фотографии на кофейном столике — мама, Сара, старые снимки дедушки с бабушкой — хоть и красовались теперь в новехоньких серебряных рамках, но, по крайней мере, были знакомы. Как и один из половичков: на нем даже сохранилось пятнышко от кофе, пролитого мною как-то утром, спросонья.
Но если отрешиться от этих памятных вех, место было совершенно новым.
Пока я стояла, остолбенев, с округлившимися глазами, из-за угла с хлопотливым видом, вытирая руки полотенцем, вырулила Сара.
В типичной для Сары манере она, не дождавшись конца фразы, отскочила на середину гостиной и, совершив там пируэт, вполне годившийся для шоу Мэри Тайлер Мур, воскликнула:
Я таращилась на нее, пытаясь сообразить, о чем она вообще ведет речь. На фоне происходящего все это казалось полнейшей бессмыслицей.
Сара просияла.
Она выглядела такой яркой, сияющей, такой оживленной.
Преображение! Я заморгала. Нет, не то чтобы я не любила побаловать себя, сменив облик, но в преддверии надвигающегося Апокалипсиса это казалось не самым удачным временем…
Тьфу, только сейчас до меня дошло, что она толковала об обстановке.
Она схватила меня за руку и потащила к спальне.
Она тарахтела без умолку, для меня же из всей этой бессмыслицы ясно стало одно: Сара разжилась деньгами и тут же пустилась их тратить. Ее спальня теперь походила на демонстрационную комнату в мебельном магазине, со сверкающими, отполированными до блеска деревянными деталями и кружевным покрывалом, накинутым поверх чего-то шелкового.
Все детали были подобраны с мучительной точностью: надо думать, она провела часы с пособием по фэн-шуй в руках.
Она потащила меня к следующей двери.
Моя комната — исчезла. Просто испарилась. Там стояла новая кровать: гладкий черный лак с перламутровой геометрической инкрустацией на передней спинке. Мой приземистый буфет пропал без вести, а на его месте красовалось нечто, выглядевшее как гигантский китайский аптекарский шкаф, тоже покрытый черным лаком, с латунной фурнитурой. Все мои безделушки, не то, конечно, чтобы их было много, сгинули следом за буфетом, замененные красными храмовыми собаками и жадеитовыми богинями. Все выглядело весьма изысканно и очень дорого.
Я медленно осмысливала увиденное. Мой мозг пережил за сегодняшний день слишком много потрясений. Начать с того, что меня дважды чуть не убили, и это едва ли способствовало адекватному восприятию полной перемены обстановки.
Я тем временем лихорадочно искала взглядом прикроватную тумбочку.
Она исчезла.
Исчезла.
На ее месте стоял черный лакированный столик с одним плоским выдвижным ящиком вместо двух больших.
Мое оцепенение спало: вырвавшись, я рванулась к столику, выдвинула ящик и обнаружила там знакомые вещицы, какие имеют обыкновение скапливаться в таких местах. Книжки. Журналы. Закрытый на «молнию» футляр для косметики: хотелось верить, что в него не лазили.
Кое-что исчезло. Несколько полупустых тюбиков с лосьоном для рук, например. Устаревшие каталоги распродаж.
И футляр, где хранилась бутылка Дэвида.
Я повернулась к ней, и что-то в моем взгляде заставило ее отступить на шаг.
Сара отступила еще на шаг. Я двинулась к ней, понимая, что выгляжу ужасно, но ничуть об этом не беспокоясь.
Я и не знала, что могу орать так громко. Даже мои барабанные перепонки едва выдержали.
Мне хотелось ее убить. Учащенное дыхание, световые пятна перед глазами: мне с трудом удалось взять себя в руки, чтобы импульсивно не усугубить ситуацию.
Она побледнела, как молоко.