— Ты добываешь средства к существованию тем… тем…
— Чем, Энтони?
— Тем, что ложишься с любым, кто готов заплатить тебе. Она попыталась взять его за руку, но он резко вырвался. Ее изящные плечи поникли.
— Я бываю только с теми мужчинами, с которыми хочу быть.
— Ты полагаешь, мне от этого легче?
Она пожала плечами:
— Наверное, нет.
Она медленно выпрямилась, и он впервые заметил, какая она маленькая. Хрупкая, изящная женщина, едва доходившая ему до плеча, стояла передним… и ее темно-синие глаза полыхали гневом.
— Ты понятия не имеешь о том, что заставил меня пережить твой отец. В свое время я расскажу тебе об этом.
— Расскажи сейчас, — потребовал Энтони.
— Нет. Сейчас неподходящий момент. Ты пьян и испытал страшное потрясение. Тебе надо пойти домой и обдумать все, что открылось сегодня вечером. А когда будешь готов к разговору, я тебе все объясню.
— Значит, я должен просто уйти отсюда и смириться с тем, что моя умершая мать на самом деле жива и прекрасно себя чувствует, будучи проституткой?
Ее лицо побелело.
— Я не…
— Разве? Ты же владеешь этим заведением. И сама признала, что ложишься с теми, кто тебе нравится. Ты продажная женщина.
Не дожидаясь, пока она снова попытается возразить, он шагнул к двери и через мгновение уже спускался по лестнице. Навстречу ему поднимался лакей с бутылкой превосходного бренди на серебряном подносе. Энтони схватил бутылку и бросился бежать из этого кошмарного дома.
Он мчался вниз по Мэддокс-стрит, пока чуть не рухнул от изнеможения рядом с боковым входом в церковь Святого Георгия. Опустившись на каменную ступень, он открыл бутылку и большими глотками отпил изрядное количество ее содержимого.
Мать жива.
Спустя почти восемь лет он узнал, что она жива.
Как?! Как она могла скрываться все эти годы? Даже если ее не интересовала судьба мужа, неужели она не беспокоилась о собственных детях? Она жива. Прошедшие восемь лет были просто фарсом, а он сам — глупцом, который верил всему, что, говорил отец.
Проститутка. Обыкновенная шлюха.
Мать оказалась не лучше любой уличной девки. Но хуже всего то, что отец с самого начала все знал. И лгал ему… Как и дочери. Дженна даже не помнит мать. Сестре было только два года, когда эта потаскуха исчезла за два дня до Рождества. Если когда-нибудь все это выплывет наружу и станет известно, что их мать жива и занимается проституцией, жизнь сестры будет разрушена.
Дженна никогда не должна узнать правду.
Под холодным декабрьским дождем бриджи совсем промокли. Энтони сел поудобнее — так, чтобы церковная арка прикрывала его целиком, и снова приложился к украденному бренди, пытаясь унять дрожь и согреться. Идти домой в таком состоянии нельзя. Он пьян и взбешен до крайности. Сначала нужно прийти в себя и решить, что он скажет своему лживому отцу, когда встретится с ним один на один.
Никогда в жизни он не чувствовал себя таким одиноким и потерянным. Даже тогда, когда умерла его мать.
Он тряхнул головой.
Нет, она не умерла. Она бросила их. И пошла, продавать себя каждому, кто ее захочет.
Энтони опустил голову и уткнулся лицом в колени.
Как она могла бросить своих детей? Бросить его?
Дождь постепенно превращался в настоящий ливень, а Энтони сидел и пил бренди. Туман в его голове сгущался, он уже ни о чем не думал, только вяло наблюдал за проезжающими по мостовой экипажами. Вдруг что-то или, скорее, кто-то споткнулся о его ноги, пробираясь под арку, чтобы укрыться от дождя.
— Черт возьми! — проворчал Энтони. — Вы чуть не разлили бренди.
Поморгав, он попытался сосредоточиться и разглядел маленькую фигурку, съежившуюся в противоположном углу. Он почувствовал свежий аромат апельсина. Это она. Его «цветок апельсина». Единственная девушка, которую он действительно хотел этим вечером.
— Похоже, здесь мало что осталось, — заметила она, поднимая бутылку.
— Угощайтесь.
— Пожалуй, я так и сделаю. — Она поднесла бутылку к губам и сделала небольшой глоток.
Пока она пила, запрокинув голову, Энтони как завороженный смотрел на ее изящную шею.
— Кто вы?
— Никто, — сказала она, возвращая ему бутылку. — Спасибо.
— Почему вы здесь? Она тихо засмеялась:
— По той же причине, что и вы. Спасаюсь от дождя. Она вся дрожала и постукивала зубами от холода. Он пододвинул бутылку к ней поближе:
— Пейте.
Она охотно откликнулась на предложение:
— Еще раз спасибо. Это поможет мне согреться. — И, предварительно отхлебнув немножко бренди, спросила: — Как вас зовут?
— Тони, — произнес он, на секунду замешкавшись. Так называла его только Дженна. — Почему вы сегодня торгуете так поздно?
— Я хотела продать все апельсины. Сегодня неудачный день.
— Да. Определенно неудачный, — согласился Энтони, заглянув в корзину с нераспроданными фруктами. Время перед Рождеством никогда не бывает удачным. В эти дни вечно происходят неприятности. Во всяком случае, с ним они регулярно происходили именно перед Рождеством.
— Вы, наверное, слишком много проиграли сегодня?
— Откуда вы знаете, что я играл? — поинтересовался он. Она пожала плечами:
— Разве не этим заняты молодые щеголи? Либо играют, либо распутничают.
Энтони подумал, что, возможно, она не так уж невинна, как кажется.
— На самом деле сегодня я выиграл очень приличную сумму, — заявил он, и в его голосе прозвучала гордость. — А что вы делаете со своими деньгами?
— Вы имеете в виду те гроши, которые я выручаю от продажи апельсинов? — Она поджала губы. — Я просто пытаюсь выжить.
Он подвинулся и задел ее плечом. В кармане его пальто раздался звон монет.
— А что, если я куплю у вас все оставшиеся апельсины?
— Я не принимаю подаяния. Мне нужны деньги, но я привыкла их зарабатывать.
— Хм, щепетильная женщина. — Он осторожно придвинулся к ней поближе. — Мне это нравится.
— Я лучше пойду домой, — прошептала она.
— Не уходите.
Он повернулся к ней. Их разделяло всего несколько дюймов. Желание сократить это расстояние и коснуться губами ее губ стало почти непреодолимым. Интересно, такая ли она сладкая, как ее апельсины?
— Глотните еще. — Он отстранился и протянул ей бутылку.
— Мне нужно идти. — Она устало поднялась на ноги и взяла корзину. — Я…
Энтони поспешно вскочил.
— Я хочу поцеловать вас, — прошептал он, поймав ее в ловушку между своим телом и каменной стеной церкви.
— Нет, — еле слышно возразила она.
