— Жаль все-таки, что упустили Сахёэ!
Его слова были услышаны, и молодые ронины тут же решили, разделившись на группы, еще раз обшарить усадьбу, чтобы не пропустить ни единого уголка.
С улыбкой провожая их глазами, Кураноскэ снова обратился к Тюдзаэмону.
— Что ж, верно, Уэсуги решили нас сейчас не трогать и отпустить подобру-поздорову, а? Если бы они выслали против нас своих карателей, те, вероятно, уже должны были быть здесь. Очевидно, мы их не дождемся.
Хорошо понимая, что имеет в виду командор, Тюдзаэмон, как всегда с серьезным и суровым выражением лица, заметил, что, по его соображениям, противника можно ожидать и позже — их могут настигнуть и во время отступления, по дороге к храму Сэнгаку-дзи. Со стороны казарменного барака послышались веселые голоса и смех. Освещенные лучами утреннего солнца, ронины группами по трое, по пятеро подтягивались к воротам.
Сигналом к отходу прозвучал новый удар гонга. Тюдзаэмон Ёсида, выйдя вперед, в последний раз возгласил:
— Мы разделались с Кодзукэноскэ Кирой и теперь уходим. Если кто сожалеет, что господин убит, и хочет поквитаться, выходи!
Двери в обоих казарменных бараках у главных и задних ворот остались крепко заперты — оттуда не донеслось ни звука.
Тюдзаэмон глянул на Кураноскэ, спрашивая разрешения на отход. Тот кивнул в ответ, и ронины, построившись колонной, строем пошли через задние ворота.
В это время Тодзаэмон Хаями, шедший с луком в руках, оглянувшись, заметил на открытой створке двери в секции казарменного барака, похожей на жилище самурайского старшины, отсвет свечи, и решил ее погасить, оставив от себя подарок на память. Все обернулись на звон тетивы и увидели, что пущенная Тодзаэмоном стрела глубоко вонзилась в дверь. Он меж тем уже проворно накладывал на тетиву еще одну стрелу, которая, с воинственным свистом рассекая воздух, понеслась к цели и вонзилась сунах в пяти от первой. Отсвет на двери исчез.
Отрадой полнились души у всех, кто смотрел, как в кристально чистом, прозрачном воздухе морозного зимнего утра проносятся пущенные рукой мастера стрелы. Некоторые, приостановившись и вонзив в землю окровавленные копья, громко зааплодировали. Однако, видя, что основная колонна ушла вперед, они поспешно пустились следом, наверстывая образовавшуюся дистанцию.
Сампэй Оиси, Кудзюро Хорибэ и Дзёуэмон Сато, дежурившие снаружи у ограды усадьбы с прошлого вечера, увидев, что победоносный отряд ронинов отходит, подбежали с приветствиями и поздравлениями. И у тех, кто поздравлял, и у тех, кто принимал поздравления, лица так и светились радостью. Даже Яхэй Хорибэ смягчился, когда оба племянника подскочили к нему с двух сторон, и его обычно суровое лицо расплылось в улыбке, казалось, еще больше покрывшись морщинами.
— Притомились, наверное? — спросил Кудзюро, на что старик, всем своим видом показывая, что ему все нипочем, браво ответил:
— Вот еще! Правда, мне уж очень сильно радоваться или огорчаться не разрешается… — вдруг с досадой вспомнил он о давешнем запрете врача.
Слуга Канроку Тикамацу заметил:
— У вас ведь, милостивый государь, небось, в горле-то пересохло? — и с этими словами преподнес захваченные из дому мандарины.
— Благодарствую за угощение! — сказал Канроку.
Очистив кожицу, он лакомился сочными дольками, с удовольствием наблюдая за Кудзюро и Дзёуэмоном, которые как раз подошли с поздравлениями к Ясубэю.
Отряд остановился на привал, и молодые ронины, углядев корчму, тотчас же устремились туда отпраздновать победу.
Кураноскэ, провожая их взглядом, с горькой улыбкой вежливо поблагодарил Сампэя Оиси за добрые намерения и велел, как вернется домой, передать привет Мунину.
— Будет исполнено! — отвечал Сампэй, представляя, как обрадуется отец новостям. Сам он был в полном восторге и не уставал повторять, завидев в толпе знакомые лица: «Поздравляю! Поздравляю!»
Хозяин корчмы, завидев буйную толпу вооруженных ронинов, затрясся от страха и, подперев дверь изнутри, ни за что не хотел открывать.
— Эй, ты меня-то узнаешь? — крикнул корчмарю Ёгоро Кандзаки, еще недавно галантерейщик Дзэмбэй.
— Ну, и кто ж ты такой?!
— Да вот, до вчерашнего дня торговал тут рядом с тобой. Мы ж с тобой сколько раз в бане встречались!
— Ха! Вот радость-то! Вот удача! — воскликнул Гэнго Отака. — Да мы ж тут все свои, соседи, можно сказать! Ты уж нас напои, сделай милость! Заплатим за все честь по чести.
— Нет уж, — отвечал корчмарь, — деньги деньгами, а мне не с руки: корчма-то — заведение подзаконное, в ведении городской управы состоит…
— Ну, заладил свое! — и Гэнго с Ёгоро крепко налегли на дверь. Поскольку они были сильнее, дверь поддалась и распахнулась, а хозяин от толчка так и сел на глиняный пол в прихожей.
— Ладно, коли корчмарь боится городских властей, мы и на улице выпьем! — крикнул Гэндзо Акахани.
Ронины выкатили на улицу бочку
— Тут два
Корчмарь только подивился, но ничего не ответил. Расхохотавшись, Гэндзо вышел на улицу, захлопнув за собой дверь. Там все уже в нетерпении собрались вокруг бочки, постелили рогожи и теперь рукоятями копий доламывали дощатую крышку. Аромат доброго вина плыл по округе.
— А из чего пить-то будем? — напомнил кто-то.
— Сейчас поищем! — сказал один из ронинов и, снова повергнув в трепет хозяина, принес из корчмы черпак на длинной ручке. Черпак пустили по кругу, но несколько человек, устав ждать своей очереди, сбегали еще раз в корчму и притащили оттуда мерку для жидкости. Черпаков, впрочем, тоже прибавилось.
Пили, опрокидывая в глотку один черпак за другим, и приговаривали:
— Нектар! Нектар!
Приятное тепло разливалось по озябшим телам.
Сампэй Оиси тоже смеялся и пил со всеми.
— Ну, идем, что ли! — взмахнул рукой Тюдзаэмон Ёсида с вымученной ухмылкой.
— Сейчас! Сейчас! — крикнул в ответ Гэндзо, заглянув в бочку, и по интонации его можно было понять, что осталось еще достаточно.
Все расхохотались.
продекламировал нараспев Отака, известный под поэтическим псевдонимом Сиё, Листок.
Сидевший рядом Томиномори, известный под псевдонимом Сюмпан, Весенний парус, продолжил:
