от ужаса, едва не рухнув на пол — колени сами собой подогнулись. И немудрено — ведь он стоял лицом к лицу с убийцей. Отика с ледяным выражением сидела подле фонаря. Выпростав из рукавов белые руки, она поправляла заколки в прическе.
Хаято, по своему обыкновению, угрюмо безмолвствовал. Только где-то в подсознании у него шевелилась мысль: «Ну вот, ниже уж и падать некуда!» Ему казалось, что он ступил в топь, и вот теперь трясина потихоньку неумолимо засасывает его.
Бокуан первым нарушил воцарившееся зловещее молчание.
— Разбойник! — вскричал он, отпрянув, и бросился бежать.
Отика, естественно, решила, что Хаято сейчас прикончит собачьего лекаря, однако когда она глянула сверху в окно, то увидела, что ее избранник, стремительно вылетев из дома на улицу, вовсе не думает преследовать улепетывающего во все лопатки Бокуана.
— Ах! — невольно сорвался с ее уст возглас отчаяния. Ей показалось, что кровь застыла в жилах, а когда это ощущение прошло, голова закружилась так сильно, что несчастная должна была присесть на ступеньку лестницы. Она будто бы оказалась в сердцевине тайфуна, а вокруг все неслось и кружилось в бешеном хороводе. Казалось, даже лестница, на которой сидела Отика, поскрипывая и колыхаясь, плывет в пространстве, повиснув над полом.
Хаято, добежав до ворот, сообразил, что крики Бокуана всполошили соседей, которые могут нагрянуть с минуты на минуту. Недолго думая он вышел на улицу и зашагал, стараясь не привлекать внимания, как вдруг кто-то окликнул его:
— Эй, сударь!
Человека было не видно, а голос доносился откуда-то из-за забора. Хаято, мгновенно изготовившись к обороне, оглянулся. Обладатель голоса выглядывал в узкую щелку из калитки в деревянной ограде на противоположной стороне улицы.
— Не волнуйтесь, все порядке. Давайте скорей сюда. По улице расхаживать сейчас небезопасно.
Незнакомец говорил негромко, но убедительно, так что ему хотелось довериться. К тому же выбирать тут не приходилось. Что ж, не было бы счастья, да несчастье помогло.
— Спасибо, — сказал Хаято и проскользнул в калитку.
Незнакомец, закрыв калитку на щеколду, повернулся к гостю лицом. С виду это был благообразный мужчина лет сорока с небольшим, облаченный в спальный халат. Наружностью он напоминал зажиточного купца. Должно быть, хозяин дома проснулся от шума и вышел посмотреть, что случилось. Конечно, Хаято было невдомек, что перед ним князь разбойников, сам знаменитый Паук Дзиндзюро.
Приглашение подоспело как раз вовремя. На улице уже слышались крики и топот всполошившихся соседей.
Дзиндзюро обернулся и посмотрел на Хаято.
— Забудьте о том, что вы скрывались в соседнем доме. С этим покончено. Настройтесь на то, что вы теперь другой человек и плывете в другой лодке. Проходите сюда.
Для скромного купца хозяин разговаривал слишком уж смело. К тому же, если он знал, что имеет дело со злоумышленником, то откуда это странное гостеприимство?
Ступая по камням дорожки, они вышли к дому. Пологие скаты кровли с нависающими стрехами смутно белели в лунном свете. Это был обыкновенный небольшой особняк. Видно было и откуда вышел хозяин: одна створка
— Орю! — тихонько позвал Дзиндзюро, и из комнаты донесся шорох: кто-то встал с
— Я тут привел кое-кого, — сказал Дзиндзюро.
Обернувшись к гостю, он добавил:
— Что ж, прошу в дом.
Хаято зашел в комнату, которая, казалось, вполне соответствовала духу уютного гнездышка — потаенной обители состоятельного купца. Такого же рода был и альков, обставленный в стиле непринужденной роскоши и изящества. Все в этом доме свидетельствовало об изысканном вкусе обитателей, живущих на широкую ногу. Однако Хаято не покидало ощущение, будто он находится во власти лисьих чар.
Красивая женщина с длинными волосами, завязанными узлом и сколотыми гребнем, — судя по всему, содержанка хозяина, — принесла поднос-
— Ну вот, теперь можно и расслабиться, — радушно промолвил хозяин, но Хаято, опустившись на циновку перед напольным светильником, сидел опустив голову, не в силах преодолеть напряжения в коленях: ему было ужасно неловко.
— Прошу извинить великодушно. Право, я готов сквозь землю провалиться от стыда, — начал он.
— Ничего страшного, — быстро ответил Дзиндзюро. — В молодости с кем только такого не случалось! А нам вы никаких особых забот не доставляете. Я ведь просто выглянул на улицу — смотрю, вы идете… Ну, и подумал, как бы молодой человек не попал в беду. Вот и решил вас окликнуть. Да впрочем, что было, то прошло — не стоит больше и говорить об этом. Нынче ночью выспитесь хорошенько, а разговоры оставим до утра. Самое главное ведь — для себя решить, что дальше делать. Конечно, если мой совет может вам пригодиться, то я всегда готов…
— Нет, право же, вы слишком добры к такому злодею, как я…
— Что-что? Вы назвали себя злодеем?
Дзиндзюро с непонимающим видом взглянул в глаза молодому гостю. В комнате воцарилась тишина — и только с улицы доносился нестройный гомон. Должно быть, наконец явилась стража и теперь выясняла обстоятельства происшествия. Такого переполоха, пожалуй, не ожидал и сам Бокуан, когда звал на помощь, спасаясь бегством из дома своей содержанки. Множество соседей сбежалось на крики, а за ними, услышав шум, нагрянула и полиция, сразу же приступив к расследованию. Улица гудела, как потревоженный пчелиный улей.
Оправившись от первого приступа панического страха, Бокуан обеспокоился за свою репутацию и счел за лучшее свести все дело к благопристойному концу. В ответ на все расспросы он твердил, что в дом вломился грабитель, думая, что женщина ему не помеха. На счастье он, Бокуан, вовремя оказался поблизости и спугнул разбойника, который скрылся, не успев ничего с собой прихватить. Собачий лекарь выдвинул эту версию, учитывая свое положение в обществе и почитая за лучшее скрыть неблаговидную роль Отики в столь сомнительной истории.
Отика так и не спустилась вниз со второго этажа. Бокуан же, занятый разговорами с досужими соседями и стражниками, тоже пока не нашел времени, чтобы подняться наверх. Однако, пока он разговаривал со всей этой публикой, из головы у него не выходили мысли об Отике, а в груди закипала ярость, удвоенная ревностью. И все же, видя, что Отика упорно остается на втором этаже, Бокуан невольно стал испытывать беспокойство.
— Ну-ка, старая, посмотри, что там делается наверху! — бросил он сердито старухе, не прерывая разговора с сыщиками. Не приходилось сомневаться, что старуха тоже замешана в этом деле.
Старуха послушно отправилась на второй этаж, но никаких криков оттуда не донеслось. Стало быть, ничего ужасного не произошло, и можно было на время успокоиться. Бокуан даже рассердился на себя за излишнюю нервозность. Ну что ж, хорошо ли, плохо ли, теперь уж ничего не поделаешь. Впрочем, как бы то ни было, надо серьезно поговорить с негодницей и сделать ей строгое предупреждение на будущее.
Вскоре Бокуан издавна известными ему средствами утихомирил зевак и околоточных стражников, так что те, хоть и подозревали, что дело пахнет жареным, ушли, не учинив никому допроса с пристрастием. Бокуан сам вышел из дома и, закрыв ворота на засов, стоял теперь посреди сада, вновь неожиданно погрузившегося в тишину. Вечер был как вечер. В вышине смутно мерцала сквозь тучи луна. От темных зарослей веяло безмятежным спокойствием ночи.
Бокуан подошел к ограде, чтобы справить наконец нужду. Он терпел слишком долго, и теперь испытывал наслаждение от того, что отвратительное распирающее чувство в низу живота наконец уходило. На душе у него стало легко. Взглянув вверх, он загляделся на луну, и в этот момент с языка у него
