спину Грэга, но этого оказалось недостаточно. Одеяло сползло с него и с нее на пол. Чтобы заполучить его обратно, ей пришлось бы перелезть через Грэга, а для этого ей было слишком плохо. Арт и Кен распростерлись на других кроватях в мертвом сне.
Потом страх окончательно разбудил ее. Спасительная темнота ночи улетучилась и с ней вместе слепая уверенность и поглощающая истерия, которой она позволила себе свободно поддаться. Осталось только чувство беззащитности, жуткого отвращения и вины при воспоминании о полученном удовольствии. Хуже всего прочего было постепенно нарастающее в глубине ее грызущее сознание того, что, позволив им все до конца, она осталась совершенно безоружной, лишилась той женской таинственности, которой могла бы их завлекать
Ибо она позволила им совершенно все. Она вступала в интимные и запретные акты любви с Кеном и с Грэгом, никто из троих не обращал никакого внимания на Арта, который наблюдал с отвисшим ртом и горящими глазами. Потом она позволила каждому воспользоваться своей очередью, одновременно продолжая свое занятие с другим. Это было только начало. Ненасытные, они вновь накинулись на нее, вместе. И она, к тому времени уже такая же ненасытная, охотно отвечала их глубокому отработанному ритму. Их рты выкрикивали ей пакости и ругательства, и она радостно отвечала им тем же, и тут присоединился Арт, и, в конце концов, она желала его даже больше, чем Кена и Грэга.
«Бедняжка Мартин, — подумала она, — он слышал все». А позже Арт специально пошел и развалился перед ним в кресле, гротескно голый и высокомерный. Его пьяная заплетающаяся речь, когда он, хихикая, во всех деталях пересказывал все, что она делала. А потом он стал возиться с брюками Мартина.
Она поплелась на кухню за выпивкой и задержалась в дверях с бутылкой бурбона в руках и горящим от бурбона ртом, полупьяная, прислушиваясь зачарованно к Арту, чувствуя новый прилив. Мартин видел ее в свете камина, обнаженную и попытался отвернуться к стене. Но Арт держал его крепко, шатаясь, поглаживая и хихикая. Она вернулась к Кену и Грэгу, найдя их бодрствующими и поджидающими ее.
Живот ее крутило: она старательно переборола позывы, освободилась от Грэга и сползла с кровати. Она даже представить не могла, что тело может так ныть. Истерзанная, разбитая и беспомощно трясущаяся, она стояла посреди комнаты. Потом отыскала брюки и рубашку, которые одевала днем и толстые охотничьи носки, которые Кен дал ей взамен тапок. Она собрала все это и пошла в ванную одеваться. Когда она вышла, Мартин уже не спал. Слышалось слабое позвякивание его цепи. Он сидел на краю скамьи, глаза отекшие и выражавшие недоверие ее появлению и тому, что с ним произошло. Тело его застыло в сгорбленной изможденной дуге, предплечья на коленях, бессильно обвисшие кисти.
Он был абсолютно чужим. И все-таки это был еще Мартин. В голове её промелькнуло воспоминание — он встречает ее в аэропорту и смущается от ее поцелуя. Когда? Это был он?
Он ничего не говорил. Она прошла мимо него, тихо отодвинула задвижку на двери и вышла из хижины.
Начало подниматься солнце. Его изломанные лучи пробивались причудливым рисунком сквозь верхушки деревьев в лесу за озером.
Вода была серебристо-красной. Она наклонилась и погрузила руку. Та онемела. Вчера Кен сказал, что еще через несколько дней появится лед. В этот момент она услышала его смех и обернулась. Он приближался со стороны хижины по белой мерзлой земле, голый, с перекинутым через плечи полотенцем, тело его выделялось странной белизной по контрасту с темными волосами на его паху. Она подумала, как странны обнаженные мужчины, такие узкоплечие и тонконогие. За исключением Грэга.
И тут появился Грэг, следом и Арт.
— Хей, Нэнси!
Кен ухнул, сбросил свои мокасины и, не давая себе возможности передумать, пробежал вприпрыжку три гигантских шага по ледяной разбрызгивающейся воде, нырнул, И с ревом выскочил, как ошпаренный. Грэг потянулся к Нэнси и стал дергать пуговицы се рубахи.
— Ну-ка, вперед, девочка!
Он игнорировал ее визг, а Кен, смеясь вышел из воды, и стянул с нее штаны такими холодными руками, что они обжигали. Грэг ухватил ее кисти, а Кен щиколотки. Так они ее и тащили, распростертую, потом стали раскачивать, считая до трех, с каждым разом подбрасывая все выше и выше.
Шлепок о воду будто иголками пронзил всю длину ее тела по спине. Вода сомкнулась над ней, как огромная плита чего-то сокрушительно тяжелого, такого тяжелого, что она не могла дышать. Наконец, глаза ее раскрылись и она увидела мутно-коричневый мир, заросшее дно озера, а сверху сияние серебристого дневного света.
Она встала и тусклый свет был как теплое покрывало. Кен и Грэг плескались возле нее, хохоча и тут же Арт.
— Утречко, Нэнси. — Это Грэг. — Как наша девочка?
И Кен прибавил:
— Что же ты нас не разбудила?
— Ого-го! Ну и ночка! — Грэг обхватил своими массивными ладонями ее ягодицы и плотно и тяжело притянул к себе, глаза его плясали. — А ты штучка ничего себе! Хо!
Он поцеловал ее, высоко приподнял из воды и сильно шлепнул по заду. Потом с криком пустился к берегу:
— Да тут и медная обезьяна яйца отморозит! Бо-о-оже! Кен выходил медленнее обняв ее за плечи.
— Да, это было здорово, Нэнси. — Он засмеялся, — Во мне просто ничего не осталось. А ты как?
Она смущенно улыбнулась. Он прижал ее теснее.
— Понравилось, ведь правда? Господи, да ты, наверное, сделала это раз двадцать. Это прекрасно.
Он засмеялся, нашел ее рот своим, глубоко поцеловал и вывел ее из воды. Она внезапно ощутила его теплоту и интимность. Арт, синий от холода, но улыбающийся, протягивал ей полотенце с особым взглядом, напоминающим о той особой близости, которую они разделили. Вот Грэг, растиравший нижнюю часть своего крупного тела и шутивший о том, насколько ледяная вода заставила его уменьшится в размерах, и Кен, который вытирал ее, как маленькую девочку, одну из его собственных детей. Тот, другой, холод внутри нее начал отступать. Она все еще принадлежала им и могла встретиться с ними лицом к лицу среди дня, трезвая и бесстрашная. Глаза ее пробежали по стройным линиям ее собственного тела, обе ее тыквообразные груди напружинились от купания, по плоскому животу и капелькам воды, все еще поблескивающим на коричневых завитках ее волос, по стройным бедрам и лодыжкам. Они скоро снова ее захотят и не только потому, что она просто женщина, но и потому, что она — их собственная, особенная Нэнси.
Они вернулись в хижину. Она держала Кена за руку, рука Грэга небрежно лежала на плече, а Арт шел позади, забавляясь тем, что-шлепал полотенцем по всякому понравившемуся ему заду.
Когда они пошли, гостиная сразу же заполнилась их смехом и никто не обращал внимания на Мартина, кроме того, что Грэг посадил его на цепь в кухне и велел готовить завтрак.
— Черт, парень, чего ж ты такой мрачный? Ты, наверное, закайфовал только от того, что слушал. — Это была одна из тех грубых оскорбительных насмешек, которые сходили только Грэгу. Кен и Арт засмеялись. Даже Нэнси была вынуждена улыбнуться, Кен посоветовал ей глотнуть.
— Да ты шутишь? — сказал Грэг.
— А почему бы нет? — вскричал Арт:
Она попробовала. Неразбавленный бурбон обжигал, как огонь, и ее мучительно вырвало. Но уж пройдя внутрь, он действовал очень приятно. Они заорали со смехом. Грэг отвесил ей еще один обжигающий шлепок по обнаженному заду, а Кен поцеловал. Они все вместе оделись перед камином, потом Кен послал ее на кухню за новой бутылкой и заодно посмотреть, не надо ли чем помочь Мартину.
Мартин стоял у мойки, помешивая смесь для блинчиков. Ей было очень неловко и поначалу она его игнорировала. Она наполнила водой кофейник и поставила на кухонный стол. Потом она почувствовала, что надо заговорить. Она сказала мягко:
— Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, Мартин. Ведь я же живу. Я знаю, что ты ненавидишь меня. У меня нет права просить тебя этого не делать, так?
Он ответил не сразу. А когда ответил, это было ужасно.
— Где ключ?
