по углам. Я медленно двигалась из комнаты в комнату, не понимая, зачем пришла. За помощью? Родители были слепы, погруженные в свои религиозные бредни, не понимая, что мир гораздо шире, а зло не исходит от демонов. Оно живет в нас самих, порой проявляясь в наших слабостях и эгоистичных поступках. Отец никогда не знал правды. Никто не знал.
Я зашла комнату братишки, наблюдая, как он спит, забавно выпятив губы. Ему снились сладкие сны. Они так заботились о нем, а меня забыли за несколько часов, отказались от дочери, увидев в ней демона, отдали церкви для своих экспериментов. Мои руки сжались в кулаки, но я не могла понять причину своей злости. Откуда пришли эти мысли? Откуда эта волна жара, покалывающая кожу? Зверь, теперь он говорил от моего имени.
Они позабыли обо мне, даже не пытаясь искать. Как такое возможно? В душе я надеялась, что смогу вернуться, что родители примут меня, сумеют притвориться, что ничего не случилось. Мой взгляд скользнул по грязной ночной сорочке, раскрашенной красными разводами. И на что я только надеялась? На прощение? Они не были на это способны. Убийство, что могло оказаться страшнее этого греха?
Я больше не принадлежала хлипким стенам, словно стала слишком грязной для них. Их спокойное дыхание нервировало, хотелось закричать, чтобы вернуть их к жизни, ко мне. Они могли спокойно спать, зная, что со мной происходит? Жалкие существа. Бочонки с кровью.
От этой мысли я отшатнулась назад, врезавшись спиной в стену. По комнате прошла легкая вибрация. Братишка дернулся во сне и открыл глаза, всматриваясь в полумрак. Увидев меня, он улыбнулся, мило хлопая глазками.
— Мила, — звонкий голос совсем обездвижил меня. Я не знала, как поступить, словно потерявшись в пространстве. Мальчик помнил меня, и в его взгляде не скользило отвращение или страх. Он до сих пор видел во мне свою семью.
Я подошла ближе к его кровати, проводя бледной рукой по пухлой щечке. Воздух вокруг завибрировал. Запах детской присыпки не мог обмануть меня, в нос ударил тонкий аромат крови. Я с ужасом наблюдала, как размеренно бьется на его шеи жилка. Клыки удлинились, заставив меня сглотнуть. Голод, он и не думал отступать, лишь на миг вернув мне рассудок, а теперь с новой силой заявил о себе. Но теперь передо мной был мой брат, малыш, за которым я ухаживала с самого рождения.
— Глаза, — улыбка исчезла с его лица, а губы скривились, словно он собирался расплакаться.
Я резко отвернулась, отступая в тень. Все изменилось. Что осталось от Милы? Ничего, даже ее взгляд стал чужим. Антоша настороженно наблюдал за мной, вцепившись ручками в одеяло. Я была опасна.
— Папа, — малыш захныкал, отползая к спинке кровати. — Пап.
Я зарычала на него, показывая клыки, отчего ребенок разрыдался в голос, так громко, словно заработала пожарная сигнализация. Раздались тяжелые шаги, и мне пришлось отступить за дверь. В комнате вспыхнул свет, и я зажмурилась, чувствуя, как он опалил сетчатку. Вошедший не заметил меня, сразу бросившись к ребенку, и только спустя пару мучительно долгих секунд обернулся, застыв восковой фигурой.
— Мила, — в его голосе слышалось узнавание. — Не подходи.
Напустив волосы на лицо, я все-таки сумела взглянуть на него. Ужас, первобытный страх сковал отца, словно он смотрел в адскую бездну. Его рука потянулась к тумбочке, схватив детский ночник.
— Папа, — прошептала я, делая шаг ему на встречу, но он тут же замахнулся, целясь мне в голову. Из моего горла донеслось рычание, зверь воспринял его как угрозу. Мой родной отец пытался ударить меня! — Папа, это я.
— Нет, ты демон. Оставь в покое мою семью. Изыди! — Ночник полетел в мою сторону, но мне удалось увернуться.
Я зашипела и кинулась на него, хватая за горло и отбрасывая в противоположную сторону. Он ударился о стену, задев детский столик, с шумом упав на пол. Из его виска медленной струйкой заскользила кровь.
Позади стояла мама, мне не нужно было оборачиваться, чтобы знать о ее присутствии. Сердце женщины ускорилось, отбивая безумный ритм. Она видела все. Все до последнего. Я обернулась, и мой взгляд заставил ее дернуться в сторону, спотыкаясь, отступить в гостиную.
— Мама, — мой голос звенел, словно и вовсе не принадлежал мне.
— Не подходи. — Её глаза расширились в ужасе, а нижняя губа подрагивала от страха. — Не подходи. — Оставь мою семью. Прошу, не трогай малыша. Только не его.
— Мама.
— Не говори как наша дочь, демон! — Отец поднялся на ноги, вновь кинувшись на меня, но я просто толкнула его, отчего он вновь приземлился на столик, в этот раз разломав его. Мужчина затих.
Я прошла вперед, наблюдая, как мама упала на пол, на корточках отползая за кресло. Это конец. Они отреклись от меня. У меня больше не было дома. Они предали меня, оставив совершенно одну. Зверь в душе ликовал, нервно топчась на месте. Он хотел разрушения, уничтожить все, сжечь все мосты. Я скользнула в свою комнату, захватив со столика дневник и ручка, а потом вскочила на подоконник. Никто не пошевелился, не пытаясь остановить меня или задержать. Здесь жили чужие люди, которых я никогда не знала. Мать, отец, брат, просто пустые слова, ярлыки, которые мы привыкли клеить друг на друга. У меня не было никого. Только ночь и голод. Зверь не бросит меня. Я спрыгнула вниз.
Прошли сутки, как я сидела в какой-то каморке, расположенной под самой крышей одного из жилых домов. Единственное крошечное круглое окошко еще давно забили фанерой, и я не боялась солнечных лучей.
Дневник на моих коленях был уже исписан практически до самого конца. Финальный отчет. Я хотела разобраться, что произошло, как мой мир скатился до этого, в итоге вспоминая каждую минуту, выкладывая из кирпичей узкую дорогу из настоящего в прошлое.
До рассвета оставалось всего несколько часов, и я торопилась, стараясь дописать последние строчки. Пытаясь найти во всем хоть какой-то смысл, но размышлять становилось все сложнее — голод с каждой минутой становился сильнее, отнимая контроль надо мной. Я знала к чему все идет — к убийствам. Зверь бушевал внутри, царапаясь, рыча, терзая мою душу, ему не хотелось прятаться, тем более, когда этажом ниже кипела жизнь.
Мое тело менялось, медленно, практически незаметно. Я знала, что сердце постепенно замедляет свой ритм, отсчитывая последние удары, прежде чем стать бесполезным куском плоти. Мне больше не нужен был сон, я не чувствовала усталости, не откладывая шариковую ручку уже сутки. Казалось, легкие тоже работали только по привычке, но я не решалась прекратить дышать, боясь признать, что превращаюсь в мертвеца. Сверхчувствительный слух и обоняние сводили с ума, заставляя ненавидеть городскую суету. Мне хотелось прекратить все разом, уничтожить всех до единого. Я не знала, откуда взялась эта ярость, но теперь она стала моею неотъемлемой частью, сопровождая каждую мысль. От меня оставалось все меньше. Казалось, как только воспоминания попадали в дневник, тот тут же стирались из моей головы, заменяясь ужасными дикими образами.
Я сопротивлялась из последних сил, стараясь отыскать себя в этом безумии. Глупую девочку, решившую сходить с подругами в клуб. Я не винила своего незнакомца, а в чем-то понимала его. Точно такой же зверь безумствовал и в его теле, мы были их рабами, марионетками на ниточках. Я чувствовала прошлой ночью. Он долго стоял в тени густых деревьев, наблюдая за чердаком. Ожидая меня. Я не спустилась, не знаю почему. Пару раз возвращалось сожаление, что ему так и не удалось завершить задуманное и просто убить меня той ночью. В смерти была своя гуманность.
Больнее всего было писать о родителях. Желание вернуться к ним так и не покинуло меня, крепнув с каждой минутой одиночества, но контроля хватало, чтобы терпеть, вцепившись в ручку и старательно выводя ровные строчки. Странно было жаться в комок, скрываясь от дневного света и шума, когда снаружи все еще продолжалась прежняя жизнь. Ничего не изменилось, кроме меня самой. Даже родители делали вид, что ничего не произошло, что уж говорить об окружающих.
Так, наверное, выглядит смерть. Я была мертва для мира, а он и не думал оплакивать меня, приписав в ряды чудовищ. Моя жизнь не была идеальна, но разве кто-то заслуживает подобного? Никто не позволил мне выбирать. Ни тот незнакомец, ни родители, ни мой зверь. Путь, составленный ошибками, пропитанный
